1917: Трон Империи

Казармы Преображенского полка.

6 марта (19 марта) 1917 года.

Ночь

– Князь, вы меня очень обяжете, если прекратите запирательство и со всей возможной откровенностью расскажете мне о заговоре и о своем участии в нем.

Я холодно смотрел на полковника князя Аргутинского-Долгорукова, который под моим взглядом окончательно поник и как-то даже сжался, словно кролик, завидевший удава. И рад бы стремглав бежать, но понимает, что все пропало, вариантов нет, а есть только гибель. Понимает, но хорохорится из последних сил, пытаясь убедить себя, что если сделать вид, что все хорошо, если закрыть очи и спрятаться под одеялом, то минует его беда, отведет свои страшные гипнотизирующие глаза удав, и снова он станет скакать по зеленой лужайке и будет все чудесно.

Не будет.

– Вы заставляете меня ждать?

Аргутинский-Долгоруков верноподданнически выпятил глаза и заблеял:

– Ваше императорское величество, не знаю я ничего! Оговорили меня враги и завистники, а я, ваше императорское величество, всегда был, есть и буду верным слугой престола Всероссийского, и я, и предки, и дети мои, всегда и во всем…

Князь продолжал горячо лепетать, но я его уже не слушал. Его оправдания меня не интересовали, а делиться информацией он явно не спешил, очевидно, полагая, что еще не все потеряно и позапиравшись некоторое время, а возможно, даже посидев немного в какой-нибудь Петропавловской крепости, он выйдет сухим из воды при любом раскладе, кто бы ни оказался на престоле в результате. Именно такую стратегию поведения на допросе он выбрал и четко ее придерживался, что называется, включив дурачка и уйдя в несознанку.

Но, к несчастью для князя, это был не допрос, а я был не следователь, и доказывать мне никому ничего не нужно было. Собственно, желание побеседовать с Аргутинским-Долгоруковым возникло у меня ввиду некоторой организационной паузы, когда мое личное вмешательство лишь мешало бы процессу. Кутепов полным ходом взялся руководить военным округом, двигая войска, организовывая подкрепления и отдавая различные приказы с распоряжениями. Генерал Маннергейм спешно формировал хотя бы видимость дивизии из разрозненных рот Преображенского и Павловского запасных полков лейб-гвардии, готовясь выдвинуться на помощь осажденному Главному Штабу. И в этих вопросах вовсе не требовалось высочайшего присутствия и глубокомысленного многозначительного надувания щек.

Не желая быть пятым колесом в телеге, которым обычно и является любое высокое начальство среди занятых реальным делом людей, я в то же самое время не страдал той щепетильностью, которая, вероятно, полагалась бы мне по происхождению и положению. Впрочем, тот же Петр Первый ярко продемонстрировал, что и императоры вполне могут себе позволить высочайший допрос с дыбой, да и головы мятежникам могут при необходимости рубануть собственноручно.

Именно поэтому я потребовал от штабс-капитана Брауна доставить пред мои ясны очи князя Аргутинского-Долгорукова, рассчитывая некоторым образом повторить свои прошлые душеспасительные беседы, которые ранее вернули верноподданнические чувства Лукомскому и тому же добрейшему моему дядюшке Сергею Александровичу. Да и вообще возникло острое желание препарировать данный экземпляр, раз уж представилась такая возможность. Высочайше препарировать, не отдавая все на откуп всяким трибуналам и следователям. И пусть дыба не входила в мои планы беседы (оставим этот чудный инструмент моим царственным предшественниками типа Петра Великого), но не входила она в мои планы, как я уже сказал, вовсе не из-за моей цивилизованности и прочего гуманизма. Просто не верил я в эффективность такого метода в данной ситуации. Да и методов экспресс-допроса я знаю поболе, чем просто дыба.

Например, доброе слово.

Дождавшись паузы в нескончаемом потоке верноподданнических причитаний и жалоб, я, наконец, двинул вперед свое «доброе слово».

– Князь, вы отнимаете мое время.

Аргутинский-Долгоруков, сбившись на полуслове, замолк и часто заморгал, явно не зная, как поступить в такой ситуации. Что ж, внесем ясность.

– Возможно, вы, князь, еще не осознали, что, собственно, происходит. Это не допрос, и я не следователь. При отстранении вас от командования вам был выдвинут ряд тяжелых обвинений. Но возможно – возможно, – подчеркнул я, – я не совсем разобрался в ситуации и не понял двигавших вами мотивов. Вывод о вашем участии в заговоре, возможно, строится на неверном предположении, что вы, князь, являетесь активным заговорщиком, замыслившим мятеж против своего государя…

Полковник усиленно замотал головой, не решаясь, впрочем, перебивать императора.

– …но ведь могло и так случиться, что вы лишь втирались в доверие к мятежникам, собираясь, как и положено верному подданному, сообщить о заговоре и заговорщиках своему государю. А в этом случае ваша вина лишь в том, что вы не донесли о мятеже вовремя. Но ведь вы хотели, не так ли, князь?