1918 год на Украине

На путях перекатываются бесчисленные штабные вагоны, с «охранами», «особыми отрядами», сестрами, около станции наскоро сбит дощатый питательный пункт. В маленькой комнате мечутся сестры – кормят набившихся офицеров и солдат.

Но вот новость! Из Житомира прибыло подкрепление: отряд губернского старосты Андро. [107]Они прорвались сквозь петлюровские цепи и под охраной бронепоезда добрались до Киева. Все обступили вновь прибывших, таких же грязных, усталых людей, напоминающих не войска, а разбойную банду.

«Сколько вас?» – раздаются вопросы. «Всего человек 300 – в строю человек 80», – отвечают прибывшие. Ответ покрывается хохотом и матерной бранью, «Как у нас, стало быть! То же!»

Но нам недолго приходится пробыть на посту Волынском. Мы – 20 человек – под командой 70-летнего генерала Харченко (он в штатском платье) выступили в с. Жуляны. Генерал Харченко в роли ротного командира доставляет ряд веселых минут. Подошли к селу, где должны расположиться. Харченко впереди всех переходит от хаты к хате, стучит в окно и спрашивает дребезжащим старческим голосом: «Тетенька, не пустите ли нас?..» – «Что вы, ваше превосходительство, – хохочут офицеры, – да разве на войне спрашивают разрешения в хату войти!» Но генерал передумал и не хочет здесь останавливаться. «Нет, нет, господа, я передумал, здесь нам неудобно, пойдемте». – «Да почему же, ваше превосходительство?» – «Нет, нет… Видите – артиллерия близко, сохрани Бог – шальной снаряд… Надо быть всегда осторожным… Вы молодежь, молодежь…»

Офицеры смеются, и командир роты генерал Харченко ведет нас дальше в менее опасную хату. Но, смеясь, все чувствуют, что это оперетка с трагическим концом.

Заняли халупы. Впереди в окопах стоит только что прибывший Житомирский отряд. Караул от караула – версты на 2. Это – фронт. Мы же несем охрану деревни и являемся резервом.

В хате генерала Харченко беспрестанно трещит телефон, разговоры ведутся с штабом Ольвиопольского гусарского полка (в этом полку 20 пеших человек), с штабом Кинбурнского драгунского полка (в 15 человек), с штабом отряда Андро – в 80 человек. И с бесконечными штабами отделов, подотделов, дружин, где в каждой «отдельной части» – два, три десятка человек. Через два дня из штаба командующего участком сообщили: наш фронт решили поддержать немцы. И действительно, в этот же день мы увидели немецких гвардейцев-кавалеристов, едущих по селу, где они и расположились. Но скоро стало известно, что в другом селе большой немецкий отряд разоружен петлюровцами.

И через несколько дней вошедший в хату офицер доложил генералу, что немцы уходят с позиций. Мы вышли на улицу. С громом, шумом, криками скакали немецкие пулеметчики и кавалеристы…

«Wohin? Wohin?» – кричат им вышедшие офицеры.

«Nach Hause! Nach Hause!» – смеются, машут руками немцы.

Хоть веры в помощь немцев никогда и не было, однако уход их произвел большое впечатление. Фронт оголился. Пути к Киеву совершенно открылись. Наш фронт: на одну версту – один человек. Малейшему давлению мы не в силах оказать сопротивления – и исход авантюры стал ясным.

А противник с каждым днем заметно шевелился, с утра до позднего вечера по всему фронту гремела его артиллерия. Облетел слух о не сегодня завтра готовящемся наступлении.

Наш маленький отряд взволновался, «замитинговал» и настоял перед генералом Харченко, чтобы один из нас поехал в штаб командующего участком – выяснить положение и вызвать на позиции начальника 2-го подотдела полковника Сперанского, ни разу еще здесь не бывшего.

Я поехал от офицеров. На посту Волынском нашел вагон 1-го класса – штаб участка. Вошел. На ступеньках прекрасно одетый штабной офицер грубо осведомился: кто я такой и что мне нужно? «Мне нужно лично видеть командующего участком полковника Крейтона». Вхожу в вагон. На темно-красных бархатных диванах сидят полковник Крейтон, Сперанский, Боровский и др. Возле них батарея пустых разнообразных бутылок. Они о чем-то мирно беседуют. Полковник Крейтон увидел меня и вывел в соседнее купе. «В чем дело?» – спрашивает он, обдавая винным букетом. Рассказываю, что мы понимаем безнадежность фронта, что офицеры на позициях волнуются и просят выяснить им действительное общее положение. «Что ж тут выяснять, господа. Положение трудное, но не безнадежное, – отвечает полковник Крейтон. – Я солдат – не политик, и могу вам сказать только одно: мы должны ждать приказа нашего главнокомандующего князя Долгорукова и держаться во что бы то ни стало». – «Да, но, господин полковник…» – «Больше ничего не могу сказать», – перебивает Крейтон. «Разрешите узнать, господин полковник, ведет ли переговоры о перемирии французский консул Мулен?» Крейтон махнул рукой. «Да, он выехал вести какие-то переговоры, но этот Мулен хорошо только может двойку поставить, а его переговоры – ерунда».

То, на что у офицеров была хоть маленькая надежда, оказывалось «ерундой».

При веселом, пьяном штабе и усталой на позициях горсти офицеров – конец рисовался непривлекательным.