1918-й год на Востоке России

Для нас, участников борьбы на Волге в рядах так называемой Народной армии, самарские дни, когда мы были «детями Учредилки», как пелось в «Самарском шарабане», несмотря на печальный конец, являлись самыми отрадными воспоминаниями в течение последующих лет борьбы. Это было время юности движения, со всеми радостями, надеждами и огорчениями; время, когда мы вовсе не вникали в политику, а работали как умели, лишь бы иметь успех на фронте.

Фактическую сторону событий четырех самарских месяцев я излагал в общих чертах, как она осталась в памяти, и, несмотря на отсутствие сейчас документов, считаю, что в этом не грешу. Ибо факты, разговоры переживались и хорошо врезались в память. Некоторые телеграфные разговоры до сих пор помнятся даже с мелкими подробностями. В суждениях же, выводах, конечно, не могли не отразиться последующие годы, ибо о многом в Самаре за повседневной напряженной работой не думалось.

И теперь, после четырех лет испытаний вместе с белыми войсками, когда мысли возвращаются к самарскому периоду, а все случившееся обобщается, думается:

1. Мы не ошибались в оценке обстановки для начала борьбы, в учете своих сил. Мы ошибались в другом — в направлении работы власти. Мы не задавали себе вопроса, почему эсеры, а не кто другой, взяли власть и даже почему они оставили своим флагом красную тряпку. Верилось, что, кто бы ни взял власть, должен поставить своей первейшей задачей успешную вооруженную борьбу с большевиками, так как эта задача казалась единственной, главной. Мы верили, что здравый смысл заставит бросить партийную борьбу, борьбу за партийную власть и объединить всех, кто против большевиков. На деле вышло иначе; Комитет членов Учредительного собрания не дал того, что мог и должен был дать, рубил тот сук, на котором сидел, даже в Самарском районе. Только в одном Хвалынске и представитель гражданской власти, и верховное командование работали вместе и работа была удачной. Стремление поглотить Сибирское правительство и все его разветвления, боязнь Дутова, как контрреволюционера, боязнь всякого нового влияния, очевидно, господствовали над сознанием, что надо прежде всего думать об успехах на фронте.

2. Даже при полном единодушии и при направлении всех усилий к одной цели — созданию сил для успешной борьбы — нельзя было ожидать благополучного исхода, так как восстание не было подготовлено. Но оно, конечно, могло иметь большие результаты; в июне и июле большевики были слабы, панически настроены, и удары в различных направлениях, хотя бы и незначительными силами, но решительные, могли внести еще большее расстройство. Ведь еще в июне, после первого занятия Сызрани, броневики Народной армии, наскоро устроенные, доходили почти до ст. Инза, а в Пензе большевики готовы были к бегству; после взятия Симбирска Троцкий истерично вопил о спасении. Власти нужно было с огнем искать человека способного, авторитетного, могущего взять в свои руки все военное дело и людей, вроде полковника Каппеля, не боясь контрреволюции. Она предпочла вручить управление людям знакомым и партийным. Власти нужно было всеми силами привлекать людей к общей работе и уметь вытаскивать их на фронт. На самом деле борьба восставших в Самаре вместе с чехами шла сама по себе, подготовка новых сил и пополнений из мобилизованных сама по себе, и борьба в разных других районах (Уфа, Оренбург, Уральск) сама по себе. Скрепить, объединить работу полковнику Галкину было не по плечу.