1918-й год на Востоке России

Когда мне представились прибывшие пять офицеров, то по какому-то внутреннему чувству я с большим подозрением отнесся к одному из них. Во-первых, четыре офицера — местные жители, но они его не знали, также и он их не знал. Он говорил, что по роду службы все время был в разъездах, его родители в Москве, а он застрял здесь, когда красные заняли город. Тип очень неприятный, глаза бегающие, как у вора. После зачисления его (он назвался прапорщиком Хмельницким) в роту вскорости ко мне пришел один из офицеров и доложил, что он встретил одного жителя этого городка, который сказал ему, что прапорщик Хмельницкий не кто иной, как комиссар отряда «Красной Машки». Приказал их обоих привести ко мне. Житель — почтовый чиновник. Спрашиваю его: «Действительно ли вы узнали прапорщика Хмельницкого?» Тот, прямо обернувшись лицом к Хмельницкому, заявил: «Он комиссар и убил много хороших людей нашего городка, не повинных ни в чем. Если вам, господин капитан, нужны еще свидетели, я их приведу к вам немедленно!» Этого было достаточно для меня. Хмельницкий, видя, что он попался, начал дерзить.

Тотчас же я приказал его арестовать, снять с него погоны прапорщика, вывести и расстрелять.

Наступила ночь. Наши заставы вошли в огневую связь с разведкой красных. Сидя у себя в школе в одиночестве за столом, мне пришла в голову мысль посмотреть на «аристократку-садистку Красную Машку». Приказал привести ее ко мне. Мысленно рисую себе ужасную, грязную женщину. Вводят ее и ведут к моему столу. Смотрю на нее и вижу какие-то очень знакомые черты; смотрю и думаю — с кем я ее мешаю? Когда она поравнялась со столом, свет керосиновой лампы осветил ее лицо и я чуть не подскочил на стуле… Это была моя прошлая любовь — Верочка. С трудом произношу: «Садитесь». Знакомая, чуть уловимая улыбка пробежала по ее лицу. Спокойно опустилась на указанный стул. Молчит. Беру себя в руки и приказываю оставить нас одних.

— Вера! — обратился я к ней. — Как это случилось? Что заставило вас быть такой ужасной?

Подняла на меня свои красивые, но полные злобы глаза…

— Прошу вас прекратить ненужную сентиментальность, — резко и быстро проговорила Вера. — Вы временный победитель, я побежденная, но я «Красная Машка» и тем горжусь. Да, я уничтожала вас, царских палачей, и уверяю вас, что если бы я сидела сейчас на вашем месте, то я не задавала бы вам таких вопросов, а приказала бы вывести вас в расход так же быстро, как и остальных ваших бандитов!

Молча я выслушал бред этой ненормальной женщины. Снова мне вспомнился образ былой милой гимназисточки. Ужас! Теперь против меня сидел зверь — кровожадный и жестокий. Встав со стула, я приказал увести ее. Начинался рассвет. Сидя за столом, положив голову на руки, я старался уснуть, но не мог. Мысль о Вере отгоняла сон.

Получил приказ из штаба командующего группой полковника Сахарова оставить городок «Н» и двигаться на соединение с нашими главными силами, предварительно расстреляв всех пленных, в том числе и «Красную Машку». Со мной делается что-то странное. Тень былой Верочки заслоняет личность «Красной Машки»!.. Сентиментальность? А может быть, чувство жалости к больной женщине? Снова приказываю привести ее ко мне, снова мы остались одни. Обращаясь к ней, говорю:

— Вера, за все те зверства, которые вы совершили, вы приговорены к смертной казни — расстрелу. Принимая во внимание наши уже давно забытые отношения и по моим личным убеждениям в том, что вы больны… — тут я совершил непростительную для меня ошибку, — я предлагаю вам два выхода: умереть у стенки или же совершить это самой, сейчас, в этой комнате, в моем присутствии.

С этими словами я спокойно подошел к ней и, вынув из кобуры наган, протянул его ей (какой глупый и необдуманный шаг!).

Поднявшись со стула, чуть заметно дрожащей рукой она взяла от меня револьвер. Молча, как будто думая о чем-то, повернула несколько раз барабан и вдруг с криком «Мерзавец!» выстрелила в меня. Огнем ожгло лицо, пулей сбита с головы фуражка… успел схватить ее за руку, вырвать наган, нажать собачку… еще… и еще. «Красная Машка» упала. Снова чувство непонятной жалости появилось у меня, и я опустился перед ней на колени. Последний раз она открыла свои прелестные глазки и прошептала: «Прости». То была уже не «Красная Машка», а та давнишняя прелестная гимназисточка.

Противник открыл огонь по городку, и снаряды ложились довольно близко от школы. Предстоял горячий боевой день за поруганную нашу Родную Мать-Россию. Мать-Россия заполнила всю душу и сердце белых добровольцев. Одно желание, одна великая цель — это спасти ее, родную, от всяких «Машек» или честно умереть за нее.