1918-й год на Востоке России

Артиллерийский наблюдатель красных сразу же заметил его на дороге, и их батарея открыла по нему огонь гранатою. Снаряды начали рваться по пятам ехавшего рысью орудия, но прапорщик П. поспешил перейти в галоп, и оно быстро вышло из-под обстрела и совершенно скрылось из глаз за поворотом. Немного отдохнув, мы понеслись следом за уехавшей пушкой и скоро догнали нашего батарейного телефониста Поциуса, тоже отставшего от батареи, который не особенно спеша брел по дороге. Я остался с ним, а мои оба компаньона, продолжая развивать скорость, унеслись вперед.

Оставшись поневоле в арьергарде отступавшей белой армии, мы с Поциусом, изредка переходя в рысь, шагали с надеждой все-таки где-нибудь ее догнать. Картины вдоль дороги, по которой нам пришлось идти, были удручающими. Они напоминали нам отступление великой армии Наполеона и Отечественную войну 1812 года. Во всяком случае, очень близко к тому, как их тогда рисовали. По обе стороны дороги стояли и лежали перевернутые и разбитые повозки и фурманки, вокруг которых было разбросано несложное солдатское имущество — ранцы, вещевые мешки, скатки, котелки и фуражное довольствие лошадей. Все это далеко не в малом количестве. Кое-где попадались поломанные ящики с патронами и даже кое-какое оружие. По всей видимости, обозы белых частей, попав под сильный обстрел артиллерией красных и спеша поскорей из него выбраться, основательно облегчились. Мы несколько раз останавливались проверить содержание вещевых мешков и ранцев, но ничего привлекательного не нашли и бросили дальнейшие попытки, да и нужно было торопиться догонять своих. Кругом никого не было видно.

Добравшись до селения Озерки (оно, кажется, находилось верстах в десяти от злополучной Ливинки), мы забежали в первую попавшуюся избу. К счастью, сразу же нашли ее хозяина и заставили его запрягать лошадь. Село это у белых хорошей репутацией не пользовалось — оно было сильно с красным душком. В предыдущих боях, когда еще полковник Махин со своим отрядом бродил по этой стороне Волги, часть его сгорела. Наш хозяин, несмотря на то что мы не имели никакого оружия, без всяких возражений запряг телегу. А пока он это проделывал, мы с Поциусом нагрузили ее яблоками из его же собственного сада, которые валялись под деревьями. Он и на это никаких претензий не предъявил.

В Духовницкое мы прибыли благополучно, когда было совершенно темно, но удачно — вовремя. Наши начали грузиться на баржи, переезжать на другую сторону реки в Хвалынск. Опоздай еще на час, мы могли их больше никогда не увидеть. Батарейное начальство встретило нас с некоторым удивлением — откуда мы так поздно появились. По-видимому, считали, что мы пропали без вести. Вернее, еще толком не успели разобраться — кто куда девался.

В Хвалынске ночевали опять в этом самом ресторане, на его застекленной веранде второго этажа. Но спали почти все очень нервно. Многие во сне переживали неудачный день. Проснувшись, с криком вскакивали со своих мест, но, осмотревшись, успокаивались и продолжали дальше спать. Только наутро во всем разобрались: в батарее были потери и в людском, и в конском составе, но небольшие и почти все во втором взводе. Было потеряно кое-какое имущество, и брошена пушка с передком. Ранцы номеров второго орудия были привязаны к передку их пушки и остались целы и сохранны. Особенно неприятно себя чувствовали, после первого и такого неудачного боя с красными, чины второго взвода батареи. Три добровольца из него начали показывать некоторые признаки душевного неравновесия и были спешно отправлены в Самару. Правда, потом в батарее поговаривали, что они притворялись. Чины первого взвода, уже немного обстрелянные, держались более спокойно, считая себя закаленными бойцами.

В этот же день 2-я Самарская батарея из Хвалынска была отправлена в село Старая Яблоновка, куда и прибыли к вечеру. Поставив на позицию перед селом свои орудия, чины батареи разместились по крестьянским избам на постой. С утра следующего дня было приступлено к оборудованию артиллерийской позиции по всем правилам фортификационного искусства. Орудийные номера каждого орудия принялись рыть окоп для своей пушки, с ровиками для прислуги и козырьками от шрапнельных пуль, которые для маскировки должны были быть обложены дерном. Работа продвигалась вперед медленно. Грунт был очень твердый, долбить землю приходилось кирками и мотыгами, и во время работ в воздухе стоял гул от очень звучных выражений.