1919

Они поговорили о Трентоне, и Филадельфии, и Бед-Хеде, и докторе Этвуде. Скинни был женат и занимал хорошую должность в одном из филадельфийских банков. Он пошел добровольцем в отряд танков и был ранен осколком шрапнели еще до начала боя; ему чертовски повезло, потому что весь его отряд был начисто сметен бомбой с аэроплана. Он только сегодня выписался из госпиталя и довольно еще слабо держится на ногах. Дик записал, где и в качестве кого он служит, и сказал, что переведет его в Тур, – именно такие ребята им нужны на должности курьеров. Потом Скинни заторопился на поезд, а Дик, плотно зажав портфель под мышкой, пошел бродить по городу, сиявшему под мелким дождем мягкими свежими красками.

Ложные слухи о перемирии взбудоражили Тур, точно пчелиный улей; пили, хлопали друг друга по спине, офицеры и рядовые бесконечными вереницами входили и выходили из казенных зданий. Когда слухи не подтвердились, Дик, пожалуй, почувствовал удовольствие. Несколько дней все чины службы связи ходили с торжественным видом, словно они знали больше, чем могли сказать. В день настоящего перемирия Дик обедал с полковником Эджкомбом и еще несколькими офицерами, он был как в лихорадке. После обеда Дик столкнулся с полковником на заднем дворе. Лицо у полковника было красное, усы топорщились.

– Ну-с, Севедж, сегодня великий день для всего рода, – сказал он и громко захохотал.

– Для какого рода? – робко спросил Дик.

– Для рода людского! – завопил полковник; потом он отвел Дика в сторону. – Вам бы хотелось прокатиться в Париж, мой мальчик? По-видимому, в Париже созовут мирную конференцию, и президент Вильсон будет присутствовать на ней собственной персоной… Как-то даже не верится… Я получил предложение предоставить наш аппарат в распоряжение американской делегации, которая приедет диктовать мир; словом, мы будем вести курьерскую службу при мирной конференции. Разумеется, если вам непременно хочется домой, я вам это устрою.

– Что вы, господин полковник, – поспешно перебил его Дик. – Я как раз уже начал волноваться, что теперь мне придется ехать в Америку и искать себе службу… На мирной конференции будет очень забавно, и, кроме того, меня прельщает возможность покататься по Европе.

Полковник поглядел на него щурясь.

– Я бы это формулировал несколько иначе… Служба – наш первейший долг… Разумеется, все, что я вам говорил, строго конфиденциально.

– Ну конечно, – сказал Дик, но все же, возвращаясь к столу, не мог сдержать довольную улыбку.

Опять в Париже, и на этот раз в новой форме с серебряными погонами и с деньгами в кармане. Первое, что он сделал, – пошел поглядеть на ту маленькую улочку за Пантеоном, где он в прошлом году жил со Стивом Уорнером. Высокие серые оштукатуренные дома, магазины, маленькие ресторанчики, большеглазые дети в черных курточках, молодые парни в кепках, с шелковыми платками, обмотанными вокруг шеи, гнусавое парижское арго – от всего этого ему почему-то взгрустнулось, он стал гадать, куда делся Стив. Ему стало чуть легче, когда он вернулся в канцелярию, где солдаты устанавливали только что прибывшие американские столы со шторками и желтые лакированные картотечные ящики.

Пупом Парижа был отель «Крийон» на Плас-де-ла-Кон-корд, главной его артерией – Рю Ройяль, по которой каждую минуту проезжала какая-нибудь вновь прибывшая высокая особа, эскортируемая республиканской гвардией в пернатых касках, – то президент Вильсон, то Ллойд Джордж, то король и королева бельгийские. Для Дика началась лихорадочная жизнь – ночные брюссельские экспрессы, омары, запиваемые старым Боном на красных плюшевых диванах у Ларю, коктейли с шампанским в баре «Ритц», беседы вполголоса за кружкой пива в кафе «Уэбер» – все это напоминало дни балтиморского партийного съезда, только теперь ему было на все наплевать, все казалось чертовски смешным.

Однажды вечером, вскоре после Рождества, полковник Эджкомб повел Дика обедать к «Вуазену», где их поджидал один знаменитый нью-йоркский специалист по рекламному делу, который, по слухам, был очень близок к полковнику Хаузу. Они секунду постояли на тротуаре перед рестораном, глядя на неуклюжий купол собора, расположенного напротив.

– Знаете, Севедж, этот человек – муж одной моей родственницы, она из питтсбургских Стейплов… Ловкий парень, как мне кажется… Приглядитесь к нему. Хоть вы и молоды, но вы, по-видимому, хорошо разбираетесь в людях.

Мистер Мурхауз оказался крупным, уравновешенным голубоглазым мужчиной с квадратной челюстью; манерой говорить он изредка напоминал сенатора южных штатов. С ним были еще двое: мужчина, по имени Роббинс, и дама, некая мисс Стоддард, хрупкая на вид женщина с необыкновенно прозрачной алебастровой кожей и резким, стрекочущим голосом. Дик сразу же заметил, что она удивительно хорошо одета.