1919

Они отправились на Монмартр, в тот кабачок, где Ольга служила на вешалке. Посетителей еще не было, и она пошла с ними к стойке выпить. Дику она понравилась. У нее были крашеные светлые волосы, узкое, твердое, бесстыдное лицо и большие карие глаза. Дик стал уговаривать ее, объяснил, что его брат не может жениться на иностранке из-за la famille,[270] и у него нет постоянной службы, и в скором времени его уволят из армии, и он вернется к чертежному столу… известно ли ей, какие гроши получает en Amйrique чертежник у архитектора? Сущие пустяки, а тут еще la vie ch`ere и la chute du franc,[271] и, вероятно, в скором времени доллар тоже начнет падать и произойдет la r'evolution mondiale,[272] и лучше ей быть умницей и не рожать. Она начала плакать… ей так хотелось выйти замуж и иметь детей, а что касается аборта – mais non, puis non.[273] Она топнула ногой и ушла в раздевалку. Дик пошел за ней, и стал ее утешать, и потрепал по щеке, и сказал que voulez vous,[274] такова la vie,[275] и не примет ли она скромный подарок – пятьсот франков. Она покачала головой, но, когда он предложил тысячу, она просияла и согласилась: que voulez vous, такова la vie. Дик оставил ее наедине с Генри – они с довольным видом сговорились пойти к ней спать, как только закроется ресторан.

– Я скопил несколько сотен долларов, ну что ж, придется с ними распрощаться… Постарайся сдержать ее аппетит, покуда мы их не разменяем по выгодному курсу… И ради Бога, Генри, когда в следующий раз сядешь играть в покер, будь осторожнее.

Накануне первого пленарного заседания мирной конференции Дик забежал в «Крийон» повидать мистера Мурхауза, который обещал достать ему и полковнику Эджкомбу пригласительные билеты. В вестибюле один французский офицер показался ему знакомым. Это был Рипли, только что уволенный из французского артиллерийского училища в Фонтенбло. Он сказал, что разыскивает одного старого друга своего отца – может быть, ему удастся как-нибудь пристроиться к мирной делегации. Он сидит на мели, и Марианна, третья республика, не желает больше содержать его и требует, чтобы он вступил в Иностранный легион, а у него нет ни малейшего желания. Сообщив полковнику Эджкомбу по телефону, что мистер Мурхауз не достал для них билетов и им придется прибегнуть к своим связям в военном мире, он пошел с Рипли в бар «Ритц» выпить по маленькой.

– Здорово! – сказал Рипли, поглядев на мундиры, увешанные орденами, и женщин, увешанных драгоценностями.

– Как вы их удержите на ферме… После путешествия в Париж? – буркнул Дик. – Черт возьми, если бы я только знал, что мне делать после того, как я выберусь из армии.

– Спроси меня что-нибудь полегче… Ничего, я лично найду себе какую-нибудь работу… В самом крайнем случае вернусь в Колумбийский университет и кончу его… Хоть бы уж произошла революция. Я не желаю возвращаться в Штаты… К черту, я вообще не знаю, чего хочу.

Дику стало не по себе от этих разговоров.

– «M'efiez vous, – процитировал он, – les oreilles enemies vous 'ecoutent».[276]

– И это еще далеко не все.

– Послушай-ка, ты не имеешь известий о Стиве Уорнерс? – спросил Дик, понизив голос.

– Я получил письмо из Бостона… Он, кажется, получил год тюрьмы за неявку на призыв… Ему еще повезло… Многим вкатили по двадцать лет.

– Вот что получается, когда играешь с огнем! – сказал Дик громко.

Рипли прищурился и пристально глядел на него около секунды; потом они заговорили о другом.

После обеда Дик повел мисс Стоддард пить чай к Румпельмейеру, а потом пошел с ней в «Крийон» к мистеру Мурхаузу. Коридоры «Крийона», точно муравейник, кишели мундирами хаки, матросками, рассыльными, штатскими. Из каждой открытой двери доносился стрекот пишущих машинок. На всех площадках лестницы стояли кучки штатских экспертов, говоривших вполголоса, обменивавшихся взглядами с прохожими, чиркавших что-то в блокнотах. Мисс Стоддард схватила Дика за рукав своими острыми белыми пальцами.

– Слышите?… Точно динамо… Что это, по-вашему, означает?

– Только не мир, – сказал Дик.

В холле апартамента, занимаемого мистером Мурхаузом, она познакомила его с секретаршей, мисс Уильямс, блондинкой с усталым острым лицом.

– Она настоящее сокровище, – шепнула мисс Стоддард, проходя в гостиную, – она тут работает больше всех.