1919

В тот же день они подъехали к Марселю, и вся колонна расстроилась; дисциплина падала; шоферы останавливались у каждой винной лавки на солнечных шоссе и пили и играли в кости. Представитель отдела пропаганды Красного Креста и корреспондент «Сатердей ивнинг пост» знаменитый писатель Монтгомери Эллис надрались до потери сознания и оглушительно орали и ревели в штабной машине в то время, как маленький, жирный поручик, побагровевший и запыхавшийся, носился на каждой остановке взад и вперед вдоль колонны и истерически отдувался. В конце концов они кое-как собрались и стройной колонной въехали в Марсель. Только они выстроили машины на главной площади и ребята расселись в барах и кафе, выходивших на площадь, как одному парню, по имени Форд, пришла в голову блестящая идея заглянуть в газолиновый бак со спичкой, и машина взлетела на воздух. Местная пожарная команда примчалась молнией и, когда машина № 8 сгорела дотла, стала поливать из кишки прочие машины. Скайлер, лучше всех в отряде говоривший по-французски, был вынужден оторваться от беседы с продавщицей папирос в кафе на углу и обратиться к брандмейстеру с мольбой, чтобы он, Христа ради, перестал брызгаться.

Разбухшая еще на одного человека – некого Шелд-рейка, знатока народных танцев, служившего ранее в знаменитом 7-м отряде, – Гренадиновая гвардия пышно поужинала в «Бристоле». Остаток вечера они провели в променуаре «Аполло», в котором было столько petites femmes[119] со всех концов света, что они даже не поглядели на сцену. Повсюду шел дым коромыслом и было полно женщин: на шумных, ярких центральных улицах, в кафе и кабаре, в черных потных ущельях портовых переулков – смятые кровати и моряки, и черная кожа, и коричневая кожа, колыхающиеся животы, висячие бело-красные груди, трущиеся ляжки.

Поздно ночью Стив и Дик очутились одни в маленьком ресторанчике; перед ними стояла яичница с ветчиной и кофе. Они были пьяны, их клонило ко сну, и они сонно переругивались. Когда они расплатились, подавальщица, пожилая женщина, сказала им, чтобы они положили чаевые на край стола, и они чуть не свалились со стульев, когда она спокойно подняла, юбки и поймала монеты между ногами.

– Вот это трюк так трюк, черт ее подери… Форменный автомат, – все твердил Стив, и эта история показалась им дико смешной, такой смешной, что они зашли в утренний трактир и попытались рассказать буфетчику, что они видели, но тот не понял ни слова и написал им на клочке бумаги адрес одного заведения, где они могли хорошо провести время, une maison propre, convenable et de haute moralit'e.[120]

Потом они, задыхаясь от смеха, качаясь и спотыкаясь, ползли вверх по бесконечной лестнице. Дул адски холодный ветер. Они стояли перед каким-то потешным на вид собором и смотрели вниз на гавань, пароходы, огромные пространства платиновой воды, замкнутой пепельными горами. «Ей-богу, это Средиземное море».

Они протрезвели от холодного, пронизывающего ветра и металлического блеска зари и вернулись в отель как раз вовремя – они успели разбудить товарищей, спавших пьяным сном, и первые явились к перекличке на автомобильную стоянку. Дику до того хотелось спать, что он забыл, как надо орудовать ногами, и налетел на шедшую впереди машину и разбил на своем «форде» фары. Жирный лейтенант выругал его пронзительным голосом и отнял у него «форд» и посадил его в «фиат» к Шелдрейку, так что ему весь день нечего было делать; он только изредка просыпался и взглядывал то на Корниш, то на Средиземное море, то на красные крыши городов и бесконечную вереницу пароходов, ползших на восток вдоль берега из боязни подводных лодок, в сопровождении какого-нибудь случайного французского эсминца, у которого все трубы были не там, где надо.

На итальянской границе их приветствовали толпы школьников с пальмовыми листьями и корзинами, полными апельсинов, и кинооператор. Шелдрейк все гладил бороду, и раскланивался, и отдавал честь на крики «ewiva gli americani!»,[121] покуда ему не угодили апельсином в переносицу так, что у него чуть не пошла кровь из носу. Другому шоферу чуть не выбили глаз пальмовой веткой, брошенной каким-то восторженным жителем Вентимильи. Прием был пышный. Вечером в Сан-Ремо итальянцы бегали за ребятами по улицам, жали им руки и поздравляли с иль президенте Вильсоном; кто-то украл все запасные шины с грузовика и чемодан представителя отдела пропаганды Красного Креста, оставленный им в штабной машине. В кабаках их невероятно чествовали и надували при размене денег. Ewiva gli aleati![122]