1920 год. Советско-польская война

После этого случая провалились несколько моих попыток сгруппировать силы для удара по коннице Буденного с разных сторон так, чтобы смочь ввести в действие нашу значительно более слабую по сравнению с противником кавалерию. И все из-за какой-то фатальной невозможности согласовать усилия нескольких частей для совместного маневра. Перед 4 июля последней такой попыткой были почти комичные события под Ровно, когда 18-я дивизия 6-й армии шла в атаку с юга, а 2-я армия в то же самое время выполняла поворот на север; и наоборот, когда 2-я армия перешла в наступление и ее 1-я дивизия ночной атакой заняла Ровно, 18-я дивизия уже двигалась в противоположном направлении на Дубно.

Я бы не сказал, что эта кажущаяся теперь очень смешной чехарда сильно деморализовала войска, действующие на Южном фронте, так как большая их часть, за исключением нескольких полков, полностью сохранила свой моральный дух и, несмотря на неудачи, раз за разом бросалась в бой. Но, конечно, постоянные неудачи не могли не отразиться на общем настрое, выразившемся в мысли о необходимости применения какого-то нового метода, новой тактики, позволяющей остановить и победить неуловимого до сих пор противника. Таким методом, по общему мнению, которое разделяю и я, является задействование большего количества кавалерии и с нашей стороны. К организации этого инструмента борьбы приступили немедленно и с энергией. Однако сразу же можно было предположить, что такое сложное дело не удастся сымпровизировать легко и быстро и что пройдет немало времени, прежде чем будут видны результаты этой работы.

Но наиболее отчетливо отрицательное влияние этих событий проявилось не на самом фронте, а в тылу. Все чаще возникала паника в населенных пунктах, расположенных за сотни километров от фронта, нередко и в штабах высших соединений, приобретая все более широкие масштабы. Начинала давать перебои даже государственная машина, в ее работе стали заметны признаки неуверенности и колебаний. Необоснованные обвинения сменялись минутами безудержного страха и нервозности. Я постоянно наблюдал это вокруг себя. Новый инструмент борьбы, каким оказалась для наших не подготовленных к этому войск конница Буденного, становился какой-то легендарной, непреодолимой силой. И можно сказать, что чем дальше от фронта, тем сильнее и неотразимее ощущалось влияние не поддающейся пониманию магии. Тем самым начинал формироваться самый опасный для меня фронт, фронт внутренний.

В такой обстановке я отказался от предыдущего замысла и, зная из донесений и докладов разведки о концентрации войск противника на севере, наметил себе наиболее общий план действий на фронте против п. Тухачевского. Учитывая то, что отступление Южного фронта все время обнажало правый фланг группировки войск, стоящих севернее Припяти, я мысленно решился добровольно, без нажима противника отвести весь Северный фронт назад, примерно до линии немецких окопов в центре с созданием сильных маневренных групп на обоих флангах.

Здесь я не хочу касаться вопроса, почему я не сделал этого раньше. Об этом речь пойдет ниже. Высказав же эту мою основную мысль, перехожу к подробному анализу главной кампании 1920 года, начало которой положило наступление советских войск 4 июля.

Глава V

Анализ первых дней решающей операции п. Тухачевского дался мне очень непросто. Я постоянно натыкался на все новые противоречия, выяснение которых заняло много времени. Одни из этих противоречий вытекали из недостаточно упорядоченных у нас дат и данных о действиях войск в этот период, что влекло за собой неправильное и ошибочное толкование событий. Другие противоречия возникали сразу же, как только я пытался сопоставить все, что пишет п. Тухачевский, с датами и данными, кропотливо собранными мной в отношении наших войск, а также с датами и данными, которые я находил у п. Сергеева и которые касались войск под водительством п. Тухачевского. Все эти противоречия настолько бросаются в глаза, а реальная историческая обстановка была такой причудливой, что я долго не мог примириться с фактами и искал новых подтверждений своим взглядам в тех подробностях, которые удавалось получить у оставшихся в живых участников тех боев. Добавлю, что и сейчас, вынося на суд читателя свой анализ, я не могу избавиться от некоторых сомнений, потому что собранные свидетельства очевидцев слишком явно противоречат всему тому, что пишет п. Тухачевский, у которого чрезмерная абстрактность мышления усугубляется публицистически напыщенными выражениями типа: «разгромлены», «раздавлены» и т. д.