1922

Он положил два доллара на столик — за их еду — и затем сделал ужасную ошибку. По сей день я считаю, что все закончилось бы ужасно для них независимо от того как, и все же мне жаль, что я не мог окликнуть его сквозь годы: «Не клади все еще заряженное оружие. Не делай этого, сынок! Зеленые или нет, положи эти пули в свой карман!» Но только мертвых можно позвать сквозь время; я знаю это теперь, и из личного опыта.

Пока они уходили (взявшись за руки, шептала Арлетт в мое воспаленное ухо), продавец схватил тот старый револьвер со стола, сжав его обеими руками, и снова нажал на курок. На этот раз он выстрелил, и хотя он, вероятно, думал, что целился в Генри, пуля попала Шеннон Коттери в поясницу. Она вскрикнула и, споткнувшись, вылетела из двери в метель. Генри подхватил ее прежде, чем она упала, и помог ей залезть в их последний украденный автомобиль, еще один «Форд». Продавец попытался выстрелить в него через окно, и в этот момент старое оружие взорвалось в его руках. Часть металла выбила его левый глаз. Я никогда не сожалел. Я не столь снисходителен как Чарльз Гринер.

У тяжело раненной — возможно уже умирающей — Шеннон начались схватки, пока Генри ехал через уплотняющийся снег в Элко, тридцать миль на юго-запад, возможно думая, что он мог найти там доктора. Я не знаю, был ли там доктор или нет, но конечно был полицейский участок, и продавец позвонил им с остатками своего глазного яблока, все еще сохнущего на его щеке. Двое местных полицейских и четыре патрульных штата Невада ждали Генри и Шеннон на окраине города, но Генри и Шеннон так и не увидели их. Это в тридцати милях между Дит и Элко, а Генри проехал только двадцать восемь из них.

Только за городской чертой (но все еще за пределами окраины деревни), последняя удача покинула Генри. С кричащей Шеннон и зажимая ей живот, поскольку она залила кровью все сидение, он, должно быть, ехал быстро, слишком быстро. Или возможно он просто попал в выбоину на дороге. Независимо, что это было, «Форд» занесло в кювет, и он заглох. Они сидели в той одинокой пустыне, пока усиливающийся ветер заметал все вокруг них снегом, и о чем думал Генри? О том, что мы с ним сделали в Небраске, привело его, и девушку которую он любил, к тому месту в Неваде. Арлетт не говорила мне этого, но ей и не требовалось. Я знал.

Он заметил очертание здания через снегопад, и вытащил Шеннон из машины. Ей удалось сделать несколько шагов по ветру, больше она не смогла. Девушка, которая могла сделать триггерономию и могла стать первой выпускницей педагогического училища в Омахе, положила голову на плечо юноши и сказала:

— Я не могу идти дальше, дорогой, опусти меня на землю.

— А как же ребенок? — спросил он ее.

— Ребенок мертв, и я тоже хочу умереть, — ответила она. — Я не могу вытерпеть боль. Она ужасна. Я люблю тебя, дорогой, но опусти меня на землю.

Вместо этого, он понес ее к тому призрачному зданию, которое оказалось лачугой, не сильно отличающейся от лачуги вблизи Города Мальчиков, того с выцветшей бутылкой Королевской Короны Колы нарисованной на стене. Там была печь, но не было дров. Он вышел и насобирал несколько щепок древесины прежде, чем снег покрыл их, и когда он возвратился внутрь, Шеннон была без сознания. Генри растопил печь, а после положил ее голову на свои колени. Шеннон Коттери умерла перед небольшим огнем, который он сжег дотла, а затем остался только Генри, сидящий на убогой койке лачуги, где дюжина грязных ковбоев лежала до него, чаще пьяная, чем трезвая. Он сидел там и гладил волосы Шеннон, в то время как ветер завывал снаружи, и жестяная крыша лачуги дрожала.

Все это Арлетт рассказала мне в день, когда эти два обреченных ребенка были все еще живы. Все эти вещи, она рассказывала мне пока крысы сновали вокруг меня, и ее вонь заполняла мой нос, а моя зараженная, опухшая рука пылала как огонь.

Я просил ее убить меня, перерезать мое горло, как я перерезал ее, и она не сделала этого.

Это была ее месть.

Должно быть прошло два дня, когда мой гость добрался до фермы, или даже три, но я так не думаю. Я думаю, что только один. Сомневаюсь, что продержался бы два или три дня без помощи. Я перестал есть и почти не пил. Однако, мне удалось встать с кровати и доковылять до двери, когда по ней раздался стук. Часть меня думала, что это мог быть Генри, потому что часть меня еще смела надеяться, что визит Арлетт был иллюзией, порожденной бредом… и даже если она была реальна, что она солгала.

Это был шериф Джонс. Мои колени подкосились, когда я увидел его, и я стал заваливаться вперед. Не поймай он меня, я бы рухнул на веранду. Я попытался рассказать ему о Генри и Шеннон — что Шеннон застрелят, что они окажутся в лачуге на окраине Элко, что он, шериф Джонс, должен вызвать кого-нибудь и остановить это прежде, чем это произойдет. Все, что вышло, было невнятным бормотанием, но он уловил имена.

— Все верно, он убежал с ней, — сказал Джонс. — Но если Харл приезжал и рассказал вам это, почему он уехал, оставив вас вот так? Что укусило вас?

— Крыса, — сумел выдавить я.