1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Шуленбург, который вернулся в Москву в конце июня, несколько раз встречался с Молотовым. 28 июня он открыто заявил, «что германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР». Я действую, добавил Шуленбург, по инструкциям Риббентропа, одобренным Гитлером. Молотов довольно скептично выслушал посла, который продолжал настаивать на том, что намерения германского правительства вполне серьезны. В качестве доказательства добрых намерений Германии Шуленбург упомянул о заключении договоров о ненападении с Эстонией и Латвией.

Эти пакты никак не касаются интересов СССР, ответил Молотов, но вот что там с недавним аннулированием германо-польского договора о ненападении?

В этом виновата сама Польша, ответил Шуленбург. Молотов записал, что он не захотел вступать в полемику по этому вопросу. Тогда Шуленбург добавил: «что ни у кого в Германии нет, так сказать, наполеоновских планов в отношении СССР».

«Нельзя, — ответил Молотов, — никому запретить мечтать, что, должно быть, и в Германии есть люди, склонные к мечтаниям». И добавил, что у посла не должно остаться сомнений относительно советской позиции. «Советский Союз стоял и стоит за улучшение отношений или, по крайней мере, за нормальные отношения со всеми странами, в том числе и с Германией». Шуленбург продолжал свои увещевания, но Молотов не смог удержаться от ироничного комментария о ветрености германского отношения к Советскому Союзу. Тогда Шуленбург предположил, что советскому правительству стоило бы «умерить» тон своей прессы. Молотов ответил, что советская пресса не дает никаких поводов к германскому беспокойству, чего никак нельзя сказать о немецких газетах. Там можно найти немало свидетельств враждебности к Советскому Союзу. Первоначальный отчет Шуленбурга об этой встрече в основном согласуется с изложенным, но напрочь лишен какой-либо юмористической окраски. «Хотя во всем, что говорил Молотов, без сомнения, сквозила изрядная доля подозрительности, — пишет Шуленбург, — он тем не менее принял возможность нормализации отношений с Германией, как вполне возможную и желательную». Это не вполне согласуется с отчетом Молотова.⁹⁷

Эта встреча, с точки зрения Шуленбурга, не привела к особому успеху, но он все равно решил 1 июля встретиться с Потемкиным. Сначала разговор шел об освобождении советских граждан, захваченных в Испании в обмен на немцев, удерживаемых советским правительством. Потом Шуленбург свернул на свою недавнюю встречу с Молотовым. Он не счел нужным упоминать о признании Риббентропа, что их антикоминтерновский пакт с Италией и Японией был направлен не против Советского Союза, а против «интернационального течения, в котором три правительства усматривали опасность для существующего социального и политического строя». Тем более, что сейчас цели пакта значительно изменились — несмотря на то, что он сохранил свое первоначальное название — он был направлен в первую очередь против Британии. Шуленбург также позволил себе обронить, что Германия могла бы способствовать улучшению советских отношений с Японией. Это было сделано несомненно с тем, чтобы подсластить германские предложения, потому что Красную армию на границе с Манчьжурией опять усиленно провоцировали на серьезные вооруженные стычки с японской Квантунской армией. «В ответ на явно провокационную болтовню Шуленбурга, — отмечал Потемкин, — я ограничился сухим замечанием, что ничто не мешает Германии доказать серьезность своего стремления улучшить свои отношения с СССР. Что касается Японии, то до сих пор она делала все, чтобы продемонстрировать свою враждебность нашей стране».⁹⁸ С точки зрения Шуленбурга, встреча оказалась малоэффективной. Больше того, он нарушил новые инструкции Риббентропа не поднимать политических вопросов «до получения дальнейших инструкций». На текущий момент «мы не должны подавать поводов к дальнейшим переговорам».⁹⁹

Тем временем Наркоминдел продолжал получать тревожные сообщения из Рима и Берлина. Л. Б. Гельфанд, советский поверенный в Риме, указывал, что итальянцы просто ждут не дождутся, когда в руки им свалится еще один кусок чужой территории. Это в свою очередь дало бы им еще больше возможностей шантажировать французов и англичан. Они делали ставку на восстановление «капитуляционных настроений Парижа и Лондона».

«Позиция людей, типа Бонне и Чемберлена, укрепляет в итальянских правительственных кругах уверенность, что месяцем позже или раньше удастся получить кой-какие новые территории, а там, мол, видно будет. Французские «зондажи» о возможности уступок и переговоров с Италией, речи Чемберлена и распускаемые здесь английским посольством версии о характере англо-советских переговоров, естественно, способствуют укреплению такого убеждения у Муссолини и [Галеаззо] Чиано [министр иностранных дел]».