1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Суриц соглашался с Молотовым, замечая, что подталкиваемым широкой волной французского общественного мнения к скорейшему заключению соглашения, англо-французским участникам переговоров не оставалось ничего, как заявлять, что советская сторона все время выдвигает новые требования. Наши партнеры не хотят «настоящего соглашения с нами», но боятся реакции общественности в случае провала переговоров. Может быть стоит припугнуть их еще, опубликовав материалы переговоров, предлагал Суриц; даже намек на такую возможность мог принудить другую сторону изменить свою тактику.⁹² Да, во всех советских действиях сквозила явная подозрительность. Правда также и то, что советская позиция с конца апреля мало изменилась, хотя многие историки разделяют мнение, что советская сторона неоднократно выдвигала в это время новые требования. Но ведь требование гарантий для балтийских стран, требование специального военного соглашения, как части общего договора, и озабоченность относительно непрямой агрессии были отнюдь не новы. Даже вопрос о гарантиях западным странам Бонне ставил в разговорах с Сурицем еще в апреле. Новой можно считать разве что настойчивость Молотова относительно дефиниций непрямой агрессии, но она была связана с настойчивостью британцев относительно западных гарантий, а он хотел связать ее с заключением пактов о взаимной поддержке с Польшей и Турцией.⁹³ В целом же вопросы, обсуждавшиеся в Москве были не новы. Те же самые проблемы и те же самые разногласия начинали преследовать договаривавшихся, как наваждение.

Однако, наконец, кое в чем наметились сдвиги и англо-советские страсти на время успокоились. Этому немало способствовали англо-французское общественное мнение и растущая угроза войны. Вопросы о предполагаемых гарантиях Голландии, Швейцарии и Люксембургу были оставлены в стороне, так же как и советские условия о заключении пактов с Польшей и Турцией. 23 июля Молотов отметил, что теперь он более или менее удовлетворен политическим соглашением; оставшиеся сложности, связанные с определением «косвенной агрессии» могли быть «легко» улажены потом. Он хотел немедленного начала военных переговоров, Наджиар и Сидс тоже настаивали на принятии этого молотовского условия. Французское и британское правительства быстро согласились — в качестве ответного шага — послать в Москву военную миссию. Но британцы, в отличие от французов, не были готовы отложить в сторону вопрос о «косвенной» агрессии и связывали заключение военной конвенции с его решением. Французы, как обычно, согласились с позицией англичан.⁹⁴

Зато в других отношениях позиция французов, похоже начинала отвердевать, так во всяком случае заявлял Леже Фиппсу, в июле. Даладье был настроен решительно и «твердо убежден в необходимости продемонстрировать непоколебимое нежелание сотрудничать с режимом [нацистской Германии], на обещания которого никак нельзя было положиться, а любые договоры заключать бессмысленно». На самом деле, «Даладье был так убежден в разумности этой позиции решительной сдержанности, что издал указы, запрещающие любое проявление дружественности к Германии, включая обмен спортивными командами и тому подобное, хотя даже естественный инстинкт подсказывает, что в настоящее время лучше всего вести себя «по-джентльменски»...».⁹⁵ О переговорах с Советским Союзом Леже и словом не обмолвился — во всяком случае Фиппс ничего не пишет об этом.

7

Тем временем советские дипломаты продолжали дискуссии и со своими немецкими коллегами. Здесь мы прервали рассказ на 17 июня, когда Астахов встретился с Шуленбургом, который сделал очередной заброс относительно улучшения германо-советских отношений. Тремя днями позже Астахов отметил в своем деловом дневнике, что берлинская мельница слухов работает весьма активно. Среди прочих уток был слух о том, что к посылке в Москву готовится германская экономическая миссия. Когда об этом спросили самого Астахова, он ответил — по его же собственным словам — в рамках майской речи Молотова. Были также слухи о том, что в начале сентября немцы собираются напасть на Польшу, а британцы отказываются защищать Данциг. Астахов сообщал, что обедал с двумя журналистами из «Times» и британским пресс-атташе в Берлине, Р. Ф. О. Бэшфордом. После обеда они отправились на квартиру к Бэшфорду, чтобы избежать бесплатных услуг гостиницы «Эдлон», широко известного как место встреч дипломатов и не менее известного своими средствами прослушивания. Британцы пребывали в расстроенных чувствах и смотрели на все пессимистично. Польша не была соперником Германии и могла представлять собой только «пушечное мясо». Мнение о Румынии было не лучше. Бэшфорд заметил, что договариваться Гитлером невозможно. Астахов ответил в том духе, что это уже давно известно любому русскому. Удивительно, как этого до сих пор не уразумело британское правительство. Несколькими днями позже он сделал запись о беседе с турецким послом, который интересовался германо-советскими переговорами. Об ответе Астахова в записи нет ничего.⁹⁶