1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

1939-й был длинным годом, но Зимняя война все же не успела закончиться в нем. А ее исход можно считать ключевым моментом в определении основной направленности Второй мировой войны. Декабрьские отчеты Майского сообщали о настроениях в Лондоне и Форин офисе. Французское и британское правительства вынашивали опасные планы бомбардировки советских нефтяных полей вокруг Баку. В Париже, Жаннени, президент французского Сената, опасался, что общественное мнение может позабыть, кто на самом деле являлся врагом номер один. Французские умиротворители, «пораженцы», предпочитали эту другую войну настоящей войне с Германией. «Осторожно», предупреждал Жаннени. «Сейчас не время обзаводиться еще одним врагом».¹

Британская идея состояла в том, чтобы усилить блокаду Германии, лишив ее советской нефти. И никого, казалось, не волновало, что у британских и французских военно-воздушных сил не было никаких средств разрушить советские нефтяные промыслы или даже нанести им ощутимый урон; кроме того, советская нефть мало что значила для Германии. Во всяком случае, Сарджент предпочитал держать двери для Москвы открытыми: развитие событий в Финляндии могло ведь вызвать и раздоры между нацистами и Советами.² Но сможет ли тогда Форин офис контролировать обстановку? Форин офис уже однажды потерял такой контроль: в 1927 году, когда правительство разорвало дипломатические отношения с Москвой. Да и сам Форин офис был расколот.

Даже Ванситтарт, который долгие годы был сторонником реалистичной политики в отношении Советского Союза, казалось, потерял ориентацию в разгар русско-финской войны и чуть позже. Между нацистами и Советами существует множество «точек соприкосновения», но «Ахиллесова пята» их отношений — Баку. Ванситтарт с большой горечью воспринимал неудачи последнего времени, в том числе и собственные. «Мы на самом деле слишком стремились к России», но оказались просто обмануты «советским двуличием». «Давайте же никогда не забывать об этом и больше не блуждать в розовых сумерках... Если, садясь играть в карты, один раз нарвешься на шулера, значит тебе не повезло, но если сядешь с ним играть второй раз — то это уж твоя собственная вина». Ванситтарт тоже заразился финской лихорадкой: «Мы должны ударить по Руссо-Германии или Тевтославии — давайте назовем так то, что они собой представляют, или чем собираются стать — пока она не стала слишком мощной».³ Кадоган смотрел на войну с Советским Союзом примерно с тех же позиций и думал, что бомбардировка Баку — совсем неплохая идея: «Я должен сказать, что если у нас есть хоть какой-то шанс на успех, мы обязаны его использовать... Но до того как мы пошлем свои бомбардировщики, нам, полагаю, нужно как-то быстренько поссориться с Советами...».⁴ Даладье — тогда все еще французский премьер — говорил о налетах на Баку, как отчасти о задаче «внутренней политики»: «...и эти элементы среди правящего класса... благодаря своему страху перед большевизмом, будут рады заключить мир с Германией пока ее еще окончательно не побили». Правые также могли поддержать Даладье у власти, если бы он послал французские войска в Финляндию. В начале марта Даладье говорил финскому посланнику в Париже, Харри Хольма, что если финны будут продолжать сражаться, то французы «в мгновенье ока» пошлют пятьдесят тысяч человек им на помощь. Финскому правительству стоит только попросить. Мгновенье ока — и правительство Даладье было бы спасено, мгновенье ока — и Франция с Британией оказались бы в состоянии войны с Советским Союзом. Чиновник Форин офиса Харви, будучи тогда в Париже, записал в своем дневнике, что не хотел бы видеть Германию слишком уж побитой, из страха, что тогда она может «открыть двери большевизму».⁵ Все эти заявления не слишком отличаются от сообщений Майского о них в Москву. Бомбардировка Баку казалась прекрасной идеей — чистый, эффективный и сравнительно легкий способ борьбы с ненавистными красными. Превосходная очистительная месть за пакт о ненападении — мошенничество, которое разрушило всю союзническую блокаду — и за оккупацию Восточной Польши, которая продемонстрировала всю слабость союзников. «Все так легко, когда смотришь на карту. Бац — и в один день нет противника», замечал какой-то британский шутник. Но была тут одна проблема. Даже Кадоган, который с легкостью принял план действий против Баку, сомневался — хватит ли бомбардировщиков, чтобы сделать эту работу.⁶ «Единственное разумное объяснение всему этому, — отмечал А. Дж. П. Тэйлор, — допустить, что британское и французское правительства просто сошли с ума».⁷