1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Финляндия была не единственным источником сомнений для Британии в отношениях с Советским Союзом. Другими были Турция и Кавказ. Еще до начала войны Финляндии и Советского Союза 30 ноября, британское правительство, с молчаливого согласия турецких военных властей и разведслужб, начало разрабатывать план подрывных мероприятий на Кавказе.⁷¹ Обсуждался даже вопрос о бомбардировке в конце октября советских нефтяных разработок в районе Баку, хотя Форин офис считал это «едва ли осуществимой» идеей. Документы по этим вопросам до сих пор хранятся в зеленых, особой секретности папках; и не без причины — некоторые бумаги, содержащиеся в них, не разрешено обнародовать до 2016 года. Идея бомбардировки Баку тем не менее продолжала обсуждаться в подкомитете начальников штабов объединенных разведслужб.⁷² У советского правительства тоже была информация о британской активности в Турции и Румынии, однозначно направленной против Советского Союза.⁷³

29 ноября с Майским встретился Батлер, чтобы подтвердить заявление Черчилля, что британское правительство не собирается проводить «макиавеллиевскую» политику в отношении Советского Союза; но в Москве не очень-то поверили этим уверениям.⁷⁴ После этой встречи Майский писал, что британская политика заключалась в том, чтобы, простирая правую руку в дружеском жесте, в то же самое время левой «сеять семена антисоветских интриг во всех концах мира».⁷⁵ Это суждение было верно лишь отчасти, но оно вполне убеждало Москву. И так уж случилось, что вечером того же дня, когда Майский встречался с Батлером, Наркоминдел вызвал финского представителя в Москве и проинформировал его о разрыве дипломатических отношений. Пока на западе продолжалась странная война, на востоке на следующий же день, разразилась настоящая — между Финляндией и Советским Союзом. Для Майского это явилось полнейшим сюрпризом.⁷⁶

6

Русско-финская война спасла Майского от одной напасти, но лишь для того, чтобы ввергнуть в другую. Британское правительство мгновенно утратило всякий интерес к переговорам с Советским Союзом, послу уже не нужно было улаживать противоречие между безразличием Москвы к улучшению отношений и собственным стремлением все же улучшить их. Но война угрожала англо-советским отношениям в целом. Сидс в Москве полагал, что их вообще следует разорвать, а вокруг Советского Союза воздвигнуть стену блокады. Хотя это было ничто по сравнению с безрассудными заявлениями Сноу, сделанными еще в начале ноября — до начала войны, — о том, что на Советский Союз нужно натравить Японию! Форин офис, однако, счел предложения Сноу смехотворными и постарался занять более сдержанную позицию.⁷⁷ Но даже общественное мнение грозило вывести Британию из этого шаткого равновесия. То же самое творилось во Франции: парижская пресса развязала против советского вторжения оголтелую кампанию, а действия французского правительства тоже производили отчетливое впечатление, что ему больше нравится чернить большевиков, чем сражаться с «германским колоссом».⁷⁸

Сам Форин офис считал большевиков если не злейшими врагами, то чем-то вроде этого. Британская пресса почти единодушно и яростно осуждала советское нападение на Финляндию. В этом хоре очень одиноко звучал унылый тон коммунистической «Daily Worker». Майский был просто ошеломлен враждебностью общественной реакции. Вопрос сейчас стоит таким образом, отмечал он в своем дневнике: «Кто враг №1 — Германия или СССР?» По Лондону ходили слухи о попытках зондировать почву насчет мира с Гитлером. Но несмотря на всю антисоветскую истерию разговоров о разрыве дипломатических отношений, в отличие от Франции, не было. Майский полагал, что англичане все же разумнее французов и не думал, что дойдет до разрыва. «Тем не менее за более отдаленное будущее я ручаться не стал бы». Внешне отношения были вполне корректные, отмечал Майский, но вокруг посольства и торгового представительства образовалась «леденящая пустота». За небольшими исключениями, «все наши друзья» спрятались по норам. «Что ж, это не впервой. Вернутся». «Я — стреляная птица, — писал он, — и бурю мне встречать не в новинку». Но в одной вещи был уверен на сто процентов: «Чем скорее закончатся события в Финляндии, тем скорее она уляжется. Англичане большие любители признавать "свершившиеся факты"».⁷⁹ Майский не слишком ошибался: Кадоган сравнивал позицию Форин офиса с «действиями полиции, [которая] не может сразу справиться со всей толпой. Они начинают лупить по головам тех, кто поближе...». Под ними Кадоган подразумевал нацистскую Германию. Форин офис прекрасно знал, кто был «врагом номер один».⁸⁰ С другой стороны, нужно было «удовлетворить и антибольшевистские настроения», и Форин офис делал это, инспирируя статьи в прессе. Но при этом «отчетливо понималось», что «антибольшевистскую пропаганду [не следует] выпускать из-под контроля... чтобы она не выродилась в призыв к войне с Советами».⁸¹