1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Результаты мюнхенской конференции хорошо известны. Не считая некоторых мелочей, Гитлер получил все, что требовал. Чемберлен полагал, что это был великий триумф здравого смысла и громадный шаг в англо-германском взаимопонимании.¹⁰¹ Оставалось развязать последний узелок — желание Польши получить Тешин. 30 сентября польское правительство огласило ультиматум. Это не понравилось Бонне, в особенности после того как он уверил польского посла в Париже Лукасевича, что французское правительство сделает все возможное, чтобы достичь «полюбовного урегулирования». Но Бонне проглотил свое раздражение и нажал на чехословацкое правительство, принуждая его согласиться. И не страдая дальновидностью, все же отметил, что поляки могут пожалеть о своих действиях, когда однажды с ними обойдутся точно так же.¹⁰² В Москве Кулондр, не зная ничего этого, обратился за разъяснениями к Потемкину. «Это другая капитуляция», — сказал ему Потемкин по телефону. Чехи капитулировали и поляки уже заняли район Тешина. Потемкин, по словам Кулондра, намекал, что чешская капитуляция устранила все основания для советского вмешательства.¹⁰³ Как быстро может меняться время: всего несколько месяцев спустя сама Польша из агрессора стала жертвой. «Погрязши в подлости», говорил Черчилль, польский стервятник подбирал объедки нацистской падали.¹⁰⁴

Все было кончено. Брошенная всеми Чехословакия капитулировала. «Германский диктатор, — говорил Черчилль, — вместо того, чтобы самому хватать куски со стола, удовольствовался тем, что ему поднесли их на блюде». Оставалось только подсчитать барыши и потери. Чемберлен был вполне удовлетворен своими трудами, хотя и чувствовал «приятное утомление» после всех предпринятых усилий. Это «почетный мир», «мир для нашего поколения», говорил он лондонским толпам. «Старина Невилл!», — ликовали они. «Просто потому, что он свой в доску парень...», — пели они.¹⁰⁵ В начале октября Чемберлен объявил в палате общин о победе и начале англо-германского взаимопонимания. Альфред Дафф Купер, первый лорд адмиралтейства, который в знак протеста подал в отставку, Черчилль и другие осудили мюнхенское соглашение как однозначное и катастрофическое поражение. Черчилль был наиболее красноречив: «Это пока что наиболее печальное последствие того, что мы сделали и чего не успели сделать в течение минувших пяти лет — пяти лет пустопорожних добрых намерений, пяти лет настойчивых поисков линии наименьшего сопротивления, пяти лет беспрестанного растрачивания британской мощи... Давайте не будем закрывать на это глаза». И далее он обрушивался на Чемберлена: «Правительству пришлось выбирать между войной и позором. Они выбрали позор, но войну они тоже получат». Черчилль был прав, но палата 366 голосами против 144 поддержала политику правительства. Невилл стал «человеком года», пишет член парламента Ченнон. А Черчилль, Дафф Купер оказались только «этой небольшой кучкой "Шикарных Мальчиков"... которые попытались тягаться с Премьер-Министром...».¹⁰⁶

Ситуация во Франции была похожая: в обществе чувствовалось огромное облегчение по поводу того, что войны удалось избежать. Даладье вернулся в аэропорт Ле Бурже в угрюмом и пристыженном настроении, думая, что поджидающая толпа забросает его тухлыми яйцами. Вместо этого они ликовали. Кто-то слышал как Даладье пробормотал: «Что за ослы!» Правые клялись отомстить Манделю и Рейно за то, что те привели Францию на край войны. Если бы случилась война, говорилось в одной из эпиграмм, «то первые наши пули были бы для Манделя, Блюма и Рейно». Блюм был вставлен в куплет скорее всего для красоты слога: он был премьером во времена Народного фронта и евреем. 4 октября палата депутатов 535 голосами против 75 одобрила Мюнхен. Вот список чести и бесчестия: «против» проголосовали Анри де Керильи от правых, социалист Жан Буи и 73 депутата-коммуниста. Даже Блюм ликовал по поводу того, что мир спасен. Коммунистов кляли как поджигателей войны и приспешников Москвы. «Французы, нет места для отчаяния, — вещала правая пресса, — поражение потерпели только московские вояки. Коммунизм — это война, а война означает коммунизм».¹⁰⁷ Так что, можем ли мы, еще раз выслушав всю эту историю, сказать: «да здравствует умиротворение»?