1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Что за необыкновенная встреча! Бьющий через край энтузиазм Ванситтарта, его уверенность в своей правоте хорошо схвачены в докладе Майского. Тон посла почти изумленный: он не ожидал от Ванситтарта такой открытости. Неужели все на самом деле так легко и просто? Лед жизненных реалий вскоре остудил энтузиазм, хотя и сделал Ванситтарта прозорливее.

На следующий день, 18 марта, Галифакс пригласил к себе Майского, чтобы подтвердить основные мотивы высказываний Ванситтарта о важности миссии Хадсона. И хотя кабинет не дал Хадсону слишком далеко идущих инструкций, «он готов обсуждать в Москве любые вопросы — не только экономические, но и политические». «Лично [я] очень рассчитываю на то, что Хадсону, сказал Галифакс, удастся рассеять те подозрения, которые существуют в Москве относительно намерений и внешней политики британского правительства, и тем самым подготовить почву для более тесного сотрудничества между обеими странами на международной арене». Еще, по словам Галифакса, он надеялся, что по возвращении домой Хадсон сможет ослабить «сомнения, которые существуют в Англии относительно СССР». Майский догадывался, что Галифакс слышал немало «антисоветских рассказов о «слабости» Красной армии и надеется, что Хадсон привезет ему из Москвы солидный контраргумент». Галифакс коснулся и темы помощи Румынии, хотя Майский, естественно, не имел инструкций по этому вопросу и мог адресоваться опять же только к речи Сталина от 10 марта.⁵²

Отчеты Майского о встречах с Галифаксом, Ванситтартом, Хадсоном и Батлером показывают значительно большую заинтересованность британского правительства в улучшении отношений с Москвой, чем британские отчеты о том же самом. В частности, в последних отсутствует момент о том, что Ванситтарт был буквально вне себя по поводу отчета Хадсона о его разговоре с Майским 8 марта. Эти расхождения в советских и британских отчетах могут указывать на то, что английские собеседники Майского не очень стремились афишировать свой энтузиазм, зная об отношении Чемберлена к этому вопросу. Подозрительный читатель однако может предложить и другое объяснение: Майский сам присочинил насчет английского энтузиазма. Но эти встречи Майского слишком многочисленны и тон отчетов о них слишком постоянен, чтобы допустить возможность фабрикации и преувеличений.

Литвинов был настроен скептически относительно поворота в британской политике. На британское требование разъяснить советскую позицию относительно помощи Румынии он ответил очень сдержанно, однако пообещал проконсультироваться со своим правительством, имелось в виду — со Сталиным. Он так и сделал и ответил Сидсу предложением созвать пяти-, а в итоге и шестистороннюю конференцию, с участием Франции, Британии, Советского Союза, Польши, Румынии и Турции. Вопросы одного правительства другому о его намерениях мало что могли дать; нужны были совместные консультации. Литвинов предложил в качестве места встречи Бухарест, что усилило бы румынские позиции.⁵³ Однако слухи о нацистском ультиматуме Румынии не подтверждались; румынский министр иностранных дел заявлял, что ему об этом ничего не известно. И Галифакс поспешил отвергнуть предложение Литвинова о шестисторонней конференции: она была бы преждевременным и слишком рискованным предприятием, ничто не гарантировало ее успех. Кроме того, добавлял Галифакс, у него не было подходящего человека, который мог бы представить Британию на этой конференции; однако ясно, что, если бы британское правительство собиралось участвовать в конференции, то и такой человек нашелся бы.⁵⁴ Бонне сообщил Сурицу, что он в принципе согласен с предложениями Литвинова, хотя и сомневается в том, нужна ли Румынии советская поддержка. «Лично я не исключаю, отмечал Суриц, что Бонне, который далеко не в восторге от перспективы воевать за Румынию и который, вероятно, предпочел получить и от нас более уклончивый ответ, такими сообщениями намеренно пытается нас «охладить», усилив недоверие к Румынии».

Потом, как бы поразмыслив, Суриц добавляет: «Но возможно, конечно, что он на этот раз и не соврал».⁵⁵