1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

События вокруг выдуманной угрозы Румынии подействовали на Литвинова как ушат холодной воды. Он воспринял их как предостережение не особенно доверять информации, полученной от Майского относительно изменений в британской политике. «Как вы знаете из многочисленных шифровок т. Майского, — писал Литвинов Сталину, — Хадсон имеет поручение подымать не только экономические, но и политические вопросы. Необходимо заранее решить, какую позицию занять в переговорах с ним». «Не может быть отрицаемо», что события в Чехословакии и общая ситуация способствовали подъему британского общественного мнения, и теперь либералы вместе с лейбористами, так же как и часть консерваторов, не одобряют политику Чемберлена и желают сотрудничества с СССР. «Это еще не значит, что Чемберлен и его окружение и наиболее твердолобая часть консервативной партии прониклись уже убеждением в необходимости радикального изменения курса внешней политики». Больше того, аннексия Чехословакии и угроза другим странам юго-восточной Европы вполне вписываются в концепцию Чемберлена о германской экспансии на восток. Он не может заявить об этом открыто и поэтому должен подготовить общественное мнение. Флирт с Москвой может облегчить и будущие переговоры британцев с Германией, сделав Гитлера более сговорчивым. Не исключен вариант, что Чемберлен вообще сомневается, сможет ли он достичь каких-либо договоренностей с Гитлером и Муссолини.

Я полагаю, говорил Литвинов, что именно все эти расчеты и заставили Чемберлена посетить наше посольство, а потом послать к нам Хадсона. Это не связывает ему рук, хотя и позволяет до некоторой степени «зажимать рот оппозиции. Чемберлен был бы, однако, более чем рад, если бы переговоры Хадсона не дали результатов и ответственность за это можно было бы возложить на советское правительство». Мы не должны питать иллюзий относительно побуждений Чемберлена, но нам не стоит и создавать впечатления, что мы стремимся к добровольной изоляции и не заинтересованы в сотрудничестве; таким образом мы post facto оправдаем его же мюнхенскую политику. «Насколько нам известно, Хадсон не уполномочен делать нам какие-либо конкретные политические предложения». Поэтому и нам не следует делать каких-либо конкретных предложений: «Достаточно будет разъяснить нашу общую позицию в духе Вашего доклада на съезде [10 марта]». Потом Литвинов показал текст заявления, с которым следовало ознакомить Хадсона, когда он прибудет в Москву 23 марта, и Сталин этот текст одобрил.⁵⁶

А в Лондоне 20 марта Ванситтарт опять встретился с советским послом. «Он весь сиял, — сообщал Майский, — и был в очень приподнятом состоянии духа».

«Я просил Вас прийти, — говорил Ванситтарт, — чтобы сказать, что дела идут хорошо и что те цели, за которые я столько лет боролся, начинают реализовываться». И Ванситтарт повторил все основные моменты их предыдущей беседы с Майским. Было особенно важно продемонстрировать, что теперь Британия и Советский Союз находятся «в одном лагере» и сформировали единый фронт против нацистской Германии. С умиротворенчеством было покончено и назад дороги не было. Мы должны действовать быстро, говорил Ванситтарт: «Антигерманская волна в Англии сейчас стоит очень высоко». Но все же в правительственных кругах существуют элементы, «готовые саботировать переход к новой ориентации».⁵⁷

6

А какую же позицию во всех этих событиях, приведших к вступлению нацистов в Прагу, занимали французы? Самый простой ответ — никакую. Между Парижем и московским посольством с начала января до 23 марта, то есть уже восемь дней спустя после того, как нацисты вошли в Чехословакию, происходил обычный обмен телеграммами. После первого отчета Наджиара о встрече с Литвиновым и Потемкиным, Бонне направил в Москву вызывающего содержания телеграмму, в которой отрицал, что Франция отошла после Мюнхена от коллективной безопасности. Никакое правительство не сделало больше, чем французское, чтобы помочь Чехословакии. Одного этого заявления достаточно, чтобы оправдать мнение о Бонне, как о лживой, двуличной карикатуре на человека. Французское правительство, сообщал он кроме того Наджиару, делало все возможное, чтобы ускорить выполнение советских заказов на военное оборудование. Ни один советский чиновник не поверил бы в это, и Наджиар надписал на полях телеграммы, что на самом деле не было сделано ничего.⁵⁸