1941–1945. Священная война

Игрушки потрясали воображение. Ничего подобного в своей жизни мы не видели. Но наибольшее впечатление произвели не игрушки, а два экспоната: многомачтовый парусный боевой фрегат и колокольня Троице-Сергиевой Лавры. На их изготовление пошло несколько тысяч крохотных деталек из дерева. Собрали их в пол-литровых бутылках через горлышко с помощью пинцета, крючочков, проволочек.

На фрегате на мачтах паруса, узелками привязаны снасти. На самой высокой мачте развивался Андреевский флаг. На палубе пушки. Возле них артиллеристы. И все в миниатюре.

Колокольня была так же сделана искусно. На ней висели все колокола. Самый большой колокол Сысой не прошел сквозь горлышко и был собран в бутылке из нескольких частей.

Рассказывая об этих удивительных экспонатах, экскурсовод познакомила нас и с историей их происхождения.

– До революции в тюрьме сидели двое осужденных на длительные сроки, – рассказывала экскурсовод, а мы слушали её раскрыв рты. Это так было интересно. – Они были искусными мастерами. В тюрьме занялись изготовлением вот этих моделей, которые перед вами. На них ими было потрачено по три года непрерывного и упорного труда. Работы была оценены очень высоко. Они были показаны царю. Он помиловал их и они были освобождены досрочно.

Экскурсия в Троице Сергиеву лавру так же была интересной. Мы были в Трапезной, построенной по указанию царя Петра-1 в память о своем спасении от стрельцов царевны Софьи. Были в музее. Видели там золотые кресты, серебряные оклады, кареты царской семьи.

В конце смены произошло радостное для нас событие – прием в пионеры. К этому дню основательно готовились. Его ожидали с нетерпением. И он настал. Построение на площади перед Троице-Сергиевой Лаврой. Торжественная линейка. Коллективное произнесение пионерской клятвы на верность Сталину, большевистской партии, Родине, советскому народу. После произнесенной клятвы мы стали пионерами. Пионервожатые надели нам алые пионерские галстуки с маленькими металлическими зажимами, на которых был изображен пионер с горном.

Каким же длинным показался этот день. Хотелось поскорее дома сказать маме, бабушке, дедушке самые радостные для меня слова: «Теперь я не только школьник, но и пионер!» В подтверждение показать им красный галстук, политый кровью наших отцов, дедов. Потому он красного цвета. Так нам объяснила пионервожатая.

Наконец-то нам разрешили расходиться по домам. И вот Раушка и я, с повязанными на шее пионерскими галстуками, шагаем по улице Комсомольской. Наши галстуки развиваются на ветру. Мы ловим на себе, как нам тогда казалось, восхищенные взгляды, обращенные на нас. Внутри все ликует. Мы не идем, а словно летим на крыльях.

Поделиться своей радостью я не успел. Едва вошел в дом, дедушка первым увидел меня с повязанным на шее красным галстуком. Он тут же сорвал его с меня. Я заплакал. На дедушку слезы мои не подействовали. Сидя за швейной машинкой, он еще долго продолжал ругать меня. Никак не мог успокоиться. Мне было обидно и непонятно, как дедушка мог так поступить.

На следующий день пошел в лагерь без пионерского галстука. Дорогой переживал, что мне за это будет, не исключат ли меня перед строем из пионеров? Но в лагерь все пришли без галстуков.

За неделю до окончания смены пионервожатая собрала всех в классе и объявила, что мы должны подготовить концерт своими силами и выступить перед мамами. Будем хором петь, декламировать. После вступления она стала распределять, кто и с чем должен выступать.

На следующий день пионервожатая, увидев меня и Раушку, подозвала нас и сказала идти за ней. Мы вошли в пустой класс.

– Вы будете выступать на концерте с отдельным номером, – тоном, не терпящим никаких возражений, сказала она. – Сядете друг против друга и поведете разговор между собой. Садитесь!

Мы сели.

– Да не так! Ну как вы сели! – сорвалась она на крик. – Вы что, поругались? Садитесь ближе друг к другу, внимательно слушайте и запоминайте, что я вам буду читать, а вы на концерте это будете говорить друг другу.

Она открыла тетрадь и мельком окинула меня взглядом.

– Ты начинаешь первым и говоришь своему товарищу: «У меня отец с самого начала воюет на фронте! А ты, Витя, говоришь ему в ответ «И у меня тоже с первого дня воюет!»

Она не сочла необходимым спросить у нас об отцах. Ей это было невдомек. У Раушки отца не было. Была только мать. И надо только представить себе, как он должен был говорить это перед матерью и другими работницами Трикотажной фабрики, которые знали об этом. Какую моральную травму Раушка должен был пережить от плевка в душу.

– А ты, – она снова перевела взгляд на меня, – должен ему сказать «Мой отец награжден орденом». Ты, Витя, ответишь ему «А мой отец наград имеет больше. Он награжден еще и медалью».

Дальше все шло в том же духе. Что бы я не сказал про отца, Раушка тут же отвечал мне большим. Прочитав текст до конца, спросила: «Понятно?»

Услышав утвердительное, добавила: «А теперь идите и репетируйте!» До выступления никаких репетиций с нами больше не было. Сами же мы быстро забыли об этом.