1941

Как и ожидалось, родился и вырос будущий лесничий здесь же, в Волкоставице, когда тот еще входил в состав Российской империи. В Империалистическую (еще одно местное название Первой мировой) Макар воевал в стрелковом полку, был ранен и даже заслужил медаль «За храбрость» на Георгиевской ленте. Правда, чутка похвалившись, лесничий тут же напрягся – и, не совсем поняв, в чем дело, я тут же запросил помощника. Как оказалось, на лицевой стороне этой самой медали был отчеканен профиль Николая II. Но либо напряженно молчавший Перминов, сосредоточенно поглощающий щи, просто не знал об особенностях этой награды, либо не стал обострять. Я же, невольно усмехнувшись, также промолчал, жадно глотая янтарный бульон с кусками вареной капусты и мяса.

Смутившийся же Макар быстро закруглил свой рассказ тем, что после отпуска по ранению в царскую армию уже не вернулся, ибо на фронте началась разруха семнадцатого года. Причем факт дезертирства в его понимании оказался менее неприглядной страницей биографии, чем награждение злополучной медалью… В двадцатом же, когда боевые действия с Польшей пошли уже всерьез, ветерана Германской призвали в РККА, в составе которой он и попал в плен после контрудара Пилсудского под Варшавой. При словах о поражении Красной армии лейтенант болезненно сморщился, но комментировать не стал, а я подумал, что ярый антисоветчик, лесничий, потерявший должность в 39-м во время «Польского похода», с равным успехом мог и дезертировать из рядов славной Рабоче-крестьянской. Ну, да и Бог ему судья.

Когда в деревянных мисках, любезно предложенных хозяином, и наших собственных котелках (не всем хватило посуды) ложки начали скрести по дну, командир блаженно откинулся на спинку стула. Но бросив еще один взгляд на хозяина, он коротко бросил:

– Неси патроны. Все.

Макар выпучил глаза и шумно втянул воздух:

– Да как же так, товарищ лейтенант! Мне же обещали…

Не удержавшись, я влез в разговор, ехидно отметив:

– Так мы с тобой про обрез говорили. Не про боеприпас!

Однако натолкнувшись на тяжелый взгляд Перминова, я тут же замолчал. Командир же безмолвно, но очень выразительно напомнив, что старших по званию перебивать не стоит, вновь обратился к хуторянину:

– Отец, нам патроны нужнее. А тебе они и вовсе не положены, раз ты больше не лесничий. Так что давай, живо!

Хозяин кордона, аж побагровев лицом, пошел рыться в своих вещах, и именно в этот миг в хату вбежал Гринев, оставшийся на часах:

– Немцы!!!

Едва не перевернув стол, все вскакивают и бросаются к стенке, хватая приставленное к ней личное оружие. Тут же мы покидаем избу – только я в последний момент успеваю выхватить у опешившего Макара короб с патронами, в то время как сам Перминов сграбастал потертый мешок-«сидор» с припасами. Уже на выходе кричу хозяину:

– Прячься, отец!

…Однако сами мы уже не успеваем покинуть кордон. Из-за деревьев снайпер заметил приближение противника слишком поздно – да и Саня не все время в оптику пялился, он также жадно хлебал принесенные в котелке щи. Кроме того, противник не выдал себя шумом моторов – когда мы высыпали из дома, на дороге показались велосипедисты! Причем они приблизились к кордону уже метров на сто пятьдесят, непринужденно катя по лесной дорожке.

– Разбежались по двору! Занимайте укрытия!

Даже не отдавая себе отчет в том, что делаю, я с силой хватаю Ольку за руку и, едва ли не силком волоча ее за собой, одним коротким рывком добегаю до высокой, широкой поленницы. Разбегаются по двору и остальные пограничники; громко лает Гром, посаженный хозяином на цепь.

– Гринев, если там есть пулеметчик, снимешь! Карташов, Петров – по моей команде вдоль отряда, длинной очередью!

Снайпер занимает позицию за углом бани, а у околицы залегает расчет трофейного МГ. Однако командир уже не успевает дать отмашку: фрицы, заметив движение во дворе кордона, успели затормозить и, побросав велики у дороги, рассыпаются, укрывшись за деревьями.

– Встряли…

Коротко ругнувшись, отдаю жене пистолет с последними патронами, загнанными в магазин.

– Оль, только очень прошу тебя – не геройствуй зазря. У нас снайпер, с ним в бою преимущество на нашей стороне. Не лезь под пули!

Девушка серьезно кивает, молчаливо взяв пистолет, а я снимаю карабин с предохранителя; патрон уже в стволе. Однако бой как таковой еще не начался, обе стороны медлят. Наконец, от деревьев раздается уверенное:

– Russen, übergeben Sie, Sie werden nicht gehen!!!

Предлагают сдаться… А вот насчет не уйти – это еще бабка надвое сказала. Той же мысли придерживается и лейтенант:

– Гринев, пулеметчика нашел?

– Так точно, товарищ лейтенант!

После секундной паузы раздается властное:

– Застава! Огонь!!!

Первым сухо щелкает выстрел снайпера, за ним раздается рев трофейного пулемета; оживают самозарядки и трофейные «маузеры» оставшихся бойцов. Приподнявшись над поленницей и поудобнее примостив на ней ствол карабина, я также начинаю искать свою жертву.

Немцы огрызаются редким, недружным винтовочным огнем, однако, стараясь выбрать цель, замечаю движение между деревьями – и не только я. Опасность разглядел и Сашка: