1961 новый заговор сибирской целительницы

В общем, прибыл я за границу в огромный загородный дом с двумя бассейнами – один в доме, другой на улице. Неделю ходил по дому, не смея верить в то, что это не сон. Мраморные полы, резные лестницы, на стенах итальянские фрески. Высоко на потолках метровые люстры чешского хрусталя. В столовой серебряная посуда. Дорогостоящие полотна старых мастеров и многое, многое другое. Мне казалось, что я живу в Эрмитаже. Жил в обычной хрущевке, а проснулся во дворце. Особенно мне нравились огромные витражные окна. Рисунки из цветных стекол горели и отражались на стенах при восходящем и заходящем солнце. Это было потрясающе. В доме было четыре библиотеки и три кабинета. В библиотеках книги стояли на полках, от пола до четырехметровой высоты. Я в них заглянул, но они меня меньше привлекали, чем кабинеты, где я надеялся разгадать мамину жизнь. В столах действительно лежали дневники, их было много. Я сразу узнал по почерку мамину руку, ведь она писала мне тысячу писем, почти сорок лет подряд.

Я забыл сказать, что в доме имелись слуги. Они остались в доме, по маминому указанию, а над всеми ими был распорядитель, который отвечал за весь персонал. Работа всей обслуги была корректно отлажена. Их было не видать и не слыхать. Видимо, они убирали на тех этажах, где я отсутствовал, а когда я передвигался по дому в другом направлении, убирали там, откуда я ушел. В столовой еду подавал мужчина, с ним тоже я не общался никогда. В саду порядок наводили чернокожие, они же, наверное, следили за бассейном и прудом. У меня в самом начале после приезда состоялся разговор с домоправителем. При нашей беседе он пояснил мне, что все, кто служит в этом доме, работают не один десяток лет. Но если меня что-нибудь не устраивает, то он готов людей заменить. Ричард – так звали дворецкого – был немногословен и учтив. Он быстро ввел меня в дела. Пояснил мне, какими банками пользовалась моя мама. Когда я явился в банк с ключом от банковской ячейки, то меня провели в хранилище, где я забрал большой саквояж. В саквояже были чековые книжки, разные акции и тетрадь. До этого я особо не имел желания читать дневники из кабинетов, мамины размышления мне знать не хотелось. Я почему-то был уверен, что в них будет то же самое, что и в многочисленных ее письмах: оправдание ее отъезда, уверения в любви ко мне – в общем, женские излияния. Но, согласитесь, тетрадь, которая хранилась в банковской ячейке, заслуживала внимания.