1968. Год, который встряхнул мир

В ГДР многие молодые люди распространяли листовки с осуждением случившегося. Сотни рабочих в Восточной Германии отказывались подписывать заявления в поддержку интервенции. Многие польские диссиденты из числа остававшихся на свободе составляли письма протеста против ввода войск. Ежи Анджеевский, ведущий польский романист, написал послание Союзу писателей Чехословакии, в котором осуждал участие Польши во вторжении и заявлял, что «польские коллеги с вами, хотя и лишены свободы слова в своей стране». «Я понимаю, — продолжал он, — что мой голос, выражающий протест, не заглушит и не может заглушить то недоверие, которая вызвала Польша у всего прогрессивного человечества». Хуже всего было то, что появились сообщения о перестрелках между советскими и болгарскими, а также советскими и венгерскими союзниками.

Даже в СССР семеро протестующих сели на Красной площади с плакатом «Руки прочь от ЧССР!». В состав группы входили Павел Литвинов, внук покойного министра иностранных дел, жена поэта Юлия Даниэля и широко известная поэтесса Наталия Горбаневская. Они были немедленно арестованы, некоторых из них избили. Горбаневская писала: «Но мои друзья и я были счастливы, что смогли — пусть на короткий миг — остановить поток разнузданной лжи и прервать трусливое молчание и при этом показать, что не все граждане нашей страны согласны с насилием, совершенным от имени советского народа». На следующий день после вторжения поэт Евгений Евтушенко отправил телеграмму Председателю Совета Министров СССР Косыгину и Генеральному секретарю ЦК КПСС Брежневу, которую также распространил в западной печати:

«Я не могу уснуть. Я не знаю, как жить дальше. Я знаю только одно: у меня есть моральная обязанность излить чувства, переполняющие меня.

Я глубоко убежден, что наши действия в Чехословакии являются трагической ошибкой и страшным ударом по советско-чехословацкой дружбе и мировому коммунистическому движению.

Это снижает наш престиж в мире — и в наших собственных глазах.

Это препятствие для всех прогрессивных сил, для мира во всем мире и мечты людей о грядущем братстве.

И также это личная трагедия, поскольку у меня много друзей в Чехословакии и я не знаю, как смогу смотреть им в глаза — если мне будет суждено встретиться с ними вновь.

И мне кажется, что это самый большой подарок для всех реакционных сил мира, и мы не можем предвидеть последствий этой акции.

Я люблю свою страну и свой народ; я скромный наследник традиций русской литературы, таких писателей, как Пушкин, Толстой, Достоевский и Солженицын. Эти традиции научили меня, что иногда молчание позорно.

Пожалуйста, примите к сведению мое мнение об этой акции — мнение честного сына своей страны и поэта, некогда написавшего песню “Хотят ли русские войны?”»

Де Голль и премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон были первыми из многочисленных лидеров стран мира, осудившими вторжение, — один из немногих случаев за долгие годы, когда оба деятеля пришли к полному согласию. Де Голль сравнил советскую интервенцию в Чехословакию с высадкой американского десанта на территорию Доминиканской Республики в апреле 1965 года. Генерал еще раз попытался отстоять свою политику, отличную от политики двух сверхдержав. Эта идея не нашла поддержки, поскольку в результате советского вторжения европейцы почувствовали, что Москва представляет собой куда более реальную угрозу, чем Вашингтон. Но 24 августа уде Голля был хороший день — он объявил, что Франция провела испытание атомной бомбы в Тихом океане. Де Голль объявил это испытание «блистательным научным, техническим и промышленным успехом, достигнутым ради независимости и безопасности Франции лучшими из ее сынов».

Сенаторы Юджин Маккарти и Джордж Макговерн, как и де Голль, чья политическая репутация была подорвана советским вторжением в Чехословакию, также сравнили его с агрессией США против Доминиканской Республики и Вьетнама. Советская интервенция создала трудности и для Ричарда Никсона, который всего за несколько недель до этого, впервые за много лет смягчив свою антикоммунистическую позицию, сказал, что Советы не представляют более угрозы и теперь настало время для переговоров. Проблема для многих западных политиков состояла в том, что вторжение произошло в тот момент, когда они не ожидали от Советского Союза чего-либо подобного.