1971. Восхождение

Очнулся только тогда, когда водитель начал меня будить – уже возле входа в Дом творчества. Как сомнамбула расплатился с Петром Семеновичем – сколько он спросил, столько и отдал, даже не запомнил – сколько именно. Рублей тридцать, вроде как. Забрал свои покупки и медленно побрел в свой номер, не обращая внимания на окружающих. Кто-то мне встречался, что-то спрашивали, но я не отвечал и шел как робот, как в тумане.

Странно так… мне еще никогда и никакая женщина не давала отставку. Как-то не приходилось мне быть в таком положении. Вот оно как бывает – когда тебя посылает на хер любимая женщина! Которую считал своей навсегда!

Урок мне. Хороший урок! Не надо ни к кому прикипать – к той же Ниночке, например. Надо сразу все ставить на свои места. Развлекаемся вместе, занимаемся сексом, нам хорошо – и не более того! Хватит мне разочарований. Хватит!

В номере я медленно, осторожно разделся, пустой и звонкий, как старый барабан, положил продукты в холодильник – рефлекс, однако! Продукты не должны пропасть, это уже на уровне инстинктов. И упал на кровать, проваливаясь в настоящий крепкий сон. Сон все лечит, во сне все не так уж и плохо. Главное – не просыпаться.

* * *

Зинаида положила трубку и замерла, откинувшись в кресле. Ее лицо было белым как мел и похожим на лицо мраморной статуи. Красивое, с точеными чертами, оно не хотело сдаваться времени. Неумолимому времени, которое разрушает даже, казалось бы, вечные пирамиды. А тут – всего лишь человек, существо мягкое, состоящее из легко ранимой плоти.

Сколько ей осталось быть молодой и красивой? На вид – молодой и красивой. Ведь ей уже пятьдесят лет! И Зинаида знала, что после того, как родит, организм пойдет вскачь, наверстывая то, что упустил за годы «консервации». Каждые роды – это несколько лет жизни, это гормональный сбой, это несколько выпавших зубов, растяжки и морщины. После родов она превратится в совершеннейшую старуху… рядом с молодым, красивым, брутальным мужчиной!

Глупо выглядит молодящаяся старуха рядом с молодым парнем – если только этот парень не ее сын или внук. Но все будут знать – Михаил не сын, не внук, он ее… ее мужчина. И будут смеяться. И над ней, и над ним.

Михаил явно помолодел, и сильно помолодел! Он все еще пребывает в заблуждении, думает, что остался седым ветераном, старым псом, доживающим свои дни! Но Зинаида видела, как на него смотрят женщины. И как смотрят на нее. На него – с вожделением, тараща глаза и вытягиваясь так, будто готовы тут же выпрыгнуть из трусов – если только он попросит. На нее – с ненавистью и, самое печальное, – с насмешкой. Мол, отхватила баба молодого мужика, содержит его – а он ее и… хмм… пользует.

Противно. Чувствовать себя стареющей мадам рядом с молодым жиголо – это мерзкое ощущение. И дальше все будет только хуже. Гораздо хуже!

Зинаида уткнулась лицом в ладони и зарыдала – безутешно, горько, выплакивая горячими слезами всю горечь, накопившуюся за долгие, очень долгие годы. По-настоящему она жила именно сейчас, всего год, год, когда в ее жизни появился седой мужчина с телом спортсмена и тяжелым, усталым взглядом человека, видевшего слишком многое. Многое такое, о чем Зинаида могла только догадываться.

Только теперь она поняла, как его любит и как он ей дорог, и Зина не выдержала, протянула руку и сняла трубку телефона – позвонить! Объяснить! Попросить прощения! Вернуть все на место – пусть он будет! Пусть делает что хочет – пусть хоть толпу любовниц заводит, лишь бы он был рядом! Лишь бы не уходил! Лишь бы был с ней!

И тут же в голову пришла где-то услышанная ею истина: «Если любишь человека – отпусти его! Не усложняй ему жизнь!» И она положила трубку на место.

Все кончено. И не надо ворошить прошлое. Надо жить дальше – с болью в разбитом сердце, но жить! Жить, несмотря ни на что! Жить ради ребенка…

Зина погладила округлившийся живот и закрыла глаза – даст бог все будет нормально, и у нее наконец-то появится ребенок. Долгожданный, любимый, выстраданный ребенок!

И отчество у него будет – «Михайлович». Или «Михайловна». Хорошее такое… русское отчество.

* * *

Я нажрался. Вот взял и нажрался! Благо, что с собой у меня было. Выпил бутылку виски, которым собирался угощать Нину, а после открыл бутылку импортного шампанского и тоже ее выжрал. Сидел и просто прихлебывал из горлышка, как воду. Без стакана, без закуски – просто пил, пил, пил…

Я уже давно не пью. Обещал жене, что не буду пить, и не пью. Хотя и могу выпить немного вина или, под настроение, кружку ледяного пива жарким летним днем в хорошей компании. Но вот чтобы так нажраться – у меня такого не было уже много, очень много лет.

Впрочем – ТАК у меня никогда не было. Чтобы нажраться виски «Блю лейбл» и добить себя бутылкой шампанского – такого еще никогда не было. Напиваться элитным сортом «Джонни Уокера» – это или аристократизм, или кретинизм. Его надо пить в хорошей компании, пробуя на вкус, ощущая, как в желудок проваливаются твои деньги – и немалые, надо сказать, деньги! А чтобы еще и заполировать шампанским… тьфу! Скотство какое-то!