1977: Кошмар Чапелтауна

Я кивнул и протянул ему листок, как будто случайно его подобрал.

– Ну как?

За окном сгущались тучи, окрашивая день в серый цвет, окутывая город и офис какой-то внезапной тишиной. Я сидел и ждал, пока Билл не закончит читать; мне было одиноко как никогда.

– Отлично, – улыбнулся Билл. Его ожидания оправдались.

– Спасибо, – сказал я, предвкушая туш, слова и слезы благодарности.

Но момент истек, не успев начаться.

– Чем ты теперь собираешься заняться?

Я откинулся на спинку стула и улыбнулся:

– Я бы не отказался выпить. А ты?

Этот здоровый краснолицый и седобородый мужик вздохнул и покачал головой:

– Для меня еще рановато.

– Рановато не бывает. Бывает только поздновато.

– Значит, увидимся завтра? – спросил он с надеждой.

Я встал, устало подмигнул ему и улыбнулся:

– Без сомнения.

– Ладно.

– Джордж, – крикнул я.

Джордж поднял голову со стола.

– Джек? – спросил он, щипая себя.

– В Пресс-клуб пойдешь?

– Давай, ненадолго, – ответил он, сконфуженно улыбаясь Биллу.

Направляясь к выходу, он помахал коллегам, а я отвесил поклон, думая: мотать срок можно по-разному.

В Пресс-клубе темно, как дома.

Я не мог вспомнить, когда я был там в последний раз, но мне помог Джордж:

– Да, бля, очень смешно.

Я понятия не имел, о чем он.

Бет посмотрела на меня из-за стойки. Она слишком хорошо понимала, что происходит.

– Давненько тебя не было, Джек.

– Ага.

– Как дела, дорогой?

– Нормально, а у тебя?

– Мои ножки не молодеют.

– Не беспокойся, – засмеялся Джордж. – Мы любим, когда дамочки уже не стоят, да, Джек?

Мы смеялись все вместе, а я вспоминал Бет и ее ноги, и те времена, когда мне казалось, что я могу жить вечно, когда мне хотелось жить вечно, когда я еще не понимал, что это – проклятие.

– Виски? – спросила Бет.

– И чтоб лилось рекой, – улыбнулся я.

– Я уж постараюсь, как всегда.

Мы снова засмеялись. Я – с эрекцией и стаканом виски в руках.

Снаружи я – пьяный, я – прислонившийся к стене, на которой белой краской было написано слово НЕНАВИСТЬ.

Ни подлежащего, ни сказуемого, просто НЕНАВИСТЬ.

Оно расплывалось, крутилось, и я потерялся между строк, между слов, которые я должен был написать, и слов, которые я написал.

Истории, я снова рассказывал в баре истории:

Йоркширские бандиты и йоркширские полицейские, случай в Кэнноке и Черная Пантера.

Истории, одни истории. Не касаясь настоящих историй, правдивых историй, тех, благодаря которым я оказался здесь, оказался у этой стены, на которой написано НЕНАВИСТЬ.

Клер Кемплей и Майкл Мышкин, стрэффордская перестрелка и убийство во время ритуала изгнания дьявола.

У каждой сволочи был свой звездный час, у каждого кота – масленица, но у каждого Ахиллеса была своя пята, и у каждого Наполеона – свое Ватерлоо.

Правдивые истории.

В черно-белом варианте на фоне стены с надписью НЕНАВИСТЬ.

Я провел пальцами по краске.

Я стоял и думал: интересно, где же наши братаны, бравые ребята?

И тут они появились, обступили меня со всех сторон:

Бритые головы и запах перегара.

– Эй, дедуля, – сказал один из них.

– Отвали, пидор, – ответил я.

Он сделал шаг назад, к своим приятелям.

– Зачем же так? – сказал он. – Я же тебя, старого козла, сейчас, бля, отымею.

– Попробуй, – сказал я за секунду до того, как он одним ударом отключил мою память, ненадолго прервав мои воспоминания.

Но лишь ненадолго.

Я держу ее в объятиях посреди улицы, мои руки в крови, ее лицо в крови, мои губы в крови, ее рот в крови, мои глаза в крови, ее волосы в крови, мои слезы – это кровь, и ее– кровь.

Но никакие старинные заклинания нас уже не спасут. И я отворачиваюсь, с трудом поднимаюсь на ноги. Кэрол говорит: «Останься!» Но прошло уже двадцать пять лет и больше, и мне надо уйти, надо оставить ее одну здесь, на этой улице, в этой кровавой реке.

И я смотрю вверх, а там – лишь Закон, Великий Закон, луна и Он.

Кэрол больше нет.

Я стоял в своей комнате, открытые окна были иссиня-черными, как ночь.

Я держал в руках стакан виски и полоскал рот от крови.

Я поднес к губам карманный диктофон «Филипс»: – Сегодня 30 мая 1977 года, нулевого года. Лидс. Я вернулся к работе…