Я хотел сказать что-то еще, еще немного, но слова не слушались меня, поэтому я нажал на «стоп», подошел к комоду, открыл нижний ящик и уставился на все маленькие кассеты в маленьких коробочках, с аккуратно подписанными датами и адресами, похожие на мою юношескую библиотеку, на моих Джеков-Потрошителей и докторов Криппенов,[7]
на Седдонсов[8] и Бака Ракстона.[9] Я достал одну из них наугад (так, по крайней мере, мне хотелось бы думать) и лег на спину, закинув ноги на грязные простыни, глядя на старый-престарый потолок. Комната наполнилась ее криками.Я проснулся один раз, в темной сердцевине ночи, и подумал:
Звонок в студию:
Джон Шарк:
Слушатель:
Джон Шарк:
Слушатель:
Джон Шарк:
Слушатель:
Глава третья
Отдел убийств Милгартского полицейского отделения.
Радкин, Эллис и я.
Время – начало седьмого утра. Сегодня вторник, 31 мая 1977 года.
Мы сидим вокруг большого стола, барабаня пальцами по столешнице. Телефоны молчат.
Через двойные двери входят заместитель начальника полиции Джордж Олдман и начальник уголовного розыска Ноубл, они кидают на стол две большие желтые папки.
Инспектор Радкин щурится на верхнюю и вздыхает:
– Да сколько же можно, черт их возьми.
Я читаю:
Я знаю, что это значит:
– Клер Стрэчен, – бормочу я.
Эллис не въезжает.
Радкин собирается его просветить, но влезает Джордж:
– Как вам известно, Клер Стрэчен, ранее судимая за проституцию, была найдена изнасилованной и избитой до смерти в Престоне в ноябре 1975 года. С тех пор прошло почти два года. Тогда к нам сразу же приехали ребята из Ланкашира, чтобы ознакомиться с делом Терезы Кэмпбелл, а Джон и Боб Крейвен ездили к ним в прошлом году, после убийства Джоан Ричардс.
Я думаю:
Но Олдман ему не дает:
– Короче, я не знаю, что вы там себе думаете, считаете ли вы Клер Стрэчен частью этой цепочки или нет, а мы снова поедем в Престон и выясним все подробности этого чертова дела.
– Только время терять, – вставляет наконец Радкин.
Олдман багровеет, Ноубл – темнее тучи.
– Простите, сэр, но мы с Бобом провели там в прошлый раз два дня – два, да? – и я вам точно говорю: это другой. Хотел бы я, чтобы это был один и тот же, но увы.