1981, Двойная осторожность

- Не вы первый, не вы последний, - равнодушно ответила она. - Я смотрюсь в зеркало. И вижу старческое лицо. Морщины. Желтая кожа. А общество нынче устроено так, что, увидев такое лицо, вам немедленно наклеивают соответствующий ярлык. Старуха - стало быть, глупа, назойлива, и ею можно помыкать как угодно.

- Нет! - сказал я. - Это не правда!

- Ну, разумеется, если вы не выдающаяся личность, - продолжала она, словно я и рта не открывал. - Былые достижения - радость стариков.

- А вы не выдающаяся личность?

Она с сожалением развела руками и покачала головой.

- Увы, нет. Я всего лишь довольно умна, но не более того. А с обычного ума толку мало. Сдерживать ярость он не помогает. Извините, что нахамила вам в саду.

- Ничего-ничего, - сказал я. - Воровство - это наглость. Неудивительно, что вы были в ярости.

Она расслабилась - настолько, что откинулась на спинку дивана. Подушки почти не прогнулись под ее весом.

- Я расскажу вам все, что смогу. Если это помешает вам гнаться за Моисеем через Красное море, тем лучше. Знать, чего не стоит делать…

Я улыбнулся ей. Она дернула уголком рта и спросила:

- Что вы знаете о скачках?

- Довольно мало.

- А вот Лайэм знал о них все. Мой покойный муж. Лайэм всю жизнь жил лошадьми. В Ирландии, когда мы были детьми. Потом здесь. Ньюмаркет, Эпсом, Челтенхэм. Потом вернулись сюда, в Ньюмаркет. Лошади, лошади, лошади…

- Это была его работа?

- В некотором роде да. Он был игрок. - Она спокойно взглянула на меня. - Я имею в виду - профессиональный игрок. Он этим жил. Я до сих пор живу на его сбережения.

- Я и не думал, что такое возможно, - сказал я.

- Вычислить победителя? - спросила она.

Эти слова удивительно не вязались со всем ее обликом. Я подумал, что она была права, говоря о ярлыках. Старухам не полагается разговаривать о скачках. Но она о них говорила.

- В прежние времена на это можно было жить, и вполне прилично. Десятки людей только этим и кормились. Даже при прибыли в десять процентов играть было выгодно, а этого добиться было нетрудно, если ты хоть чуть-чуть разбираешься в лошадях. Но потом ввели этот налог на выигрыши. Он откусывает жирный ломоть от любого выигрыша и сводит доходы почти к нулю. Короче, играть стало невыгодно. Все ваши десять процентов уходили в казну, понимаете?

- Понимаю, - сказал я.

- Но Лайэм всегда получал куда больше десяти процентов. Он этим гордился. Он говорил, что выигрывает каждую третью скачку. В смысле, в среднем каждая третья ставка выигрывала. Это очень много. Особенно если играть каждый день, год за годом. Он окупал налоги. Он пробовал новые пути, вносил новые факторы в расчеты. Ни один букмекер не соглашался брать у него ставки.

- То есть как? - удивился я.

- А вы не знали? - Она, похоже, удивилась не меньше моего. - Букмекеры не принимают ставок от людей, которые все время выигрывают.

- Но я полагал, что их ремесло именно в этом и состоит. В смысле, принимать ставки.

- Принимать ставки у лохов - да, конечно, - сказала она. - У людей, которые выигрывают от случая к случаю, но в конце концов всегда проигрываются. Но если ты выигрываешь постоянно, почти любой букмекер рано или поздно откажется иметь с тобой дело.

- Надо же! - неопределенно ответил я.

- Все букмекеры Лайэма знали, - продолжала она. - Если лично не были знакомы, то хотя бы знали в лицо. Они разрешали ему делать только начальную ставку, а стоило ему выиграть, они тут же - шу-шу-шу по всему кругу и снижали ставки на эту лошадь до минимума, так что и сам Лайэм не мог выиграть много, и другим игрокам ставить на нее было невыгодно, и они ставили деньги на других лошадей.

Последовала длительная пауза. Я пока переваривал то, что она сказала.

- А как насчет тотализатора? - спросил я наконец.

- Тотализатор непредсказуем. Лайэм этого не любил. К тому же на тотализаторе обычно выигрываешь меньше, чем у букмекеров. Нет, Лайэм любил делать ставки у букмекеров. Это было что-то вроде войны. И Лайэм всегда побеждал в ней, хотя они об этом и не знали.

- Как это? - спросил я. Она вздохнула.

- О, это было очень сложно. У нас был садовник. На самом деле наш друг. Он жил здесь, у нас. Вот в том коридоре, которым мы шли, как раз были его комнаты. Он любил ездить по стране. Поэтому он просто брал деньги Лайэма, ехал в какой-нибудь город, где проходят скачки, ставил там по маленькой во всех букмекерских конторах, и, если лошадь выигрывала - а она, как правило, выигрывала, - он обходил конторы, собирал деньги и уезжал домой.

И они с Лайэмом их делили. Столько-то Дэну - это его так звали, нашего друга, - столько-то на ставки, остальное нам. Ну и, разумеется, никаких налогов. Мы так жили много лет. Много лет. И все было так хорошо, знаете…

Она умолкла. Ее странные диковатые глаза вглядывались в счастливое прошлое.

- А потом Лайэм умер? - спросил я.

- Потом умер Дэн. Полтора года назад, перед самым Рождеством. Месяц поболел и умер. Так быстро… - Пауза. - Мы с Лайэмом только тогда поняли… Пока Дэн был жив, мы даже не подозревали, насколько мы зависим от него. Он был такой сильный… Он мог таскать тяжести… работать в саду…