1982, Банкир

- Например, почему Кальдер убил Яна Паргеттера. Паргеттер хотел что-то прекратить… может быть, эти проделки с болезнями. Сказал, что с него хватит. Сказал еще, что остановит и Кальдера, и тем, должно быть, подписал свой приговор.

Пен спросила:

- Кальдер вам так и сказал?

- Да, так и сказал, но в тот момент я не понимал, о чем он.

- Интересно, - задумалась она, - почему Ян Паргеттер захотел остановиться? Они явно делили между собой постоянный приличный доход. Кальдер, должно быть, завербовал его Бог знает когда.

- Селен, - сказал я.

- Что?

- Селен - вот почему. Вызывая у лошадей заболевания, а потом исцеляя их, они не рисковали причинить неисправимый вред. По сути, вреда вообще не было. Но селен - это навсегда. Жеребята останутся уродцами. Я догадываюсь, что эту идею Кальдера Паргеттер счел отвратительной. И взбунтовался, возможно, потому, что он все-таки был ветеринаром.

- А Кальдер не захотел расстаться с идеей… и убил.

Я кивнул.

- Кальдер ведь рассчитывал не только на доход, но и на славу. И если бы Джинни каким-то образом не заполучила этот шампунь, он, вполне возможно, достиг бы своего.

- Удивляюсь, как она смогла, - сказала Пен.

- Гм. - Я неловко поерзал на кровати. - Я вспомнил, как звали того работника Кальдера, который напомнил мне Рикки Барнета. Джейсон. Я вспомнил той ночью… в конюшне… забавно, какие штуки проделывает память.

- А что с ним такое? - сочувственно спросила Пен.

- Я вспомнил, как Кальдер говорил, что дает пилюли Джейсону, а тот дает их лошадям. Он имел в виду травяные пилюли. Но когда Яна Паргеттера не стало, Кальдер, должно быть, нашел кого-то другого, чтобы давать лошадям эти двойные капсулы… потому что лошади с такими болячками не переводились у него во дворе и после смерти Яна Паргеттера.

- Наверное, нашел, - безучастно сказала она. - Только…

- Только что?

- Только когда мы в ту субботу обыскивали двор, перед тем, как услышали ваш крик, мы заглядывали в разные стойла, и там почти не было лошадей.

Поместье на этот раз пустовало.

- Могу догадаться, - медленно сказал я, - что Джейсон был слишком занят. Он три месяца или больше проработал в конюшне Оливера, скармливая лошадям яблоки с селеном.

Тут в моем мозгу вспыхнула картинка. Яблоки… Шон, конюх, спешит через двор, размахивая ведром и грызя яблоко. Шон, Джейсон: одно и то же лицо.

- Что такое? - спросила Пен.

- Фотография Рикки Барнета.

- Ах, да.

- Тут говорят, что завтра меня смогут выписать, сказал я, - если уж мне так хочется.

Она вытаращилась на меня с комическим отчаянием.

- Слушайте, что точно у вас сломано?

- Говорят, что в верхнем списке лопатка, ключица, плечевая кость и несколько ребер. Внизу, - пожаловался я, - они запутались. Я не знаю, где в лодыжке помещается столько костей.

- Они их закрепили?

- Бог знает.

- Как вы собираетесь с этим управляться?

- Потихоньку.

- Не дурите, - сказала она. - Оставайтесь здесь, пока не срастется.

- На это могут уйти недели… там еще какие-то дела со связками, или сухожилиями, или я не понял.

- Что еще за дела?

- Да я не вслушивался.

- Тим! - Она вышла из себя. - Да… это до того нудно…

Она подняла глаза к небу и наконец рассмеялась.

- Я принесла вам подарочек из своей аптеки. - Она порылась в сумочке. - Возьмите, с любовью от меня.

Я взял протянутую ею маленькую коробочку и посмотрел на этикетку.

«Окопник». Пен ухмыльнулась.

- Спокойно можете принимать. Окопник содержит алантоин, а он способствует сращиванию костей. Вот чего не отнять… Кальдер поистине был величайшим знатоком всех существующих лекарственных средств.

Во вторник, 5 июня, Оливер Нолес забрал меня из больницы, повозил по разным поручениям, а затем отвез к себе домой, не в последнюю очередь из сочувствия, но главным образом чтоб поговорить о деле. Я ожидал, что он примет мою временную нетрудоспособность в обычной прямой и бесстрастной манере. Так он и сделал, только сухо заметил, увидев меня, что, когда я по телефону напрашивался на приглашение, я упомянул о «паре трещин» и не сказал, что на мне пол-акра бинтов и пластыря, а поверх всего такие живописные лохмотья.

- Не беспокойтесь, - заверил я. - Я могу скакать на одной ножке и сидеть могу, и правая рука у меня в порядке.

- Да. Я вижу.

Медсестра, которая везла меня к его машине в кресле на колесиках, запротестовала:

- Скакать он не может, это его растрясет. - Она протянула Оливеру клочок бумаги. - Вот здесь у дороги есть место, - она показала пальцем, - где можно взять напрокат кресло на колесиках. - Она повернулась ко мне.

- Выберите поудобнее. Такое, которое позволит держать ногу вытянутой, вот так. Меньше будет болеть. Ладно?

- Ладно, - сказал я.

- Хм. Ну… всего хорошего.

Она с дружеской сноровкой помогла мне залезть в машину и повлекла больничный транспорт прочь, а мы с Оливером разжились по ее совету креслом, поместив изобилующее подушками и хромом удобство на заднее сиденье его автомобиля.

- Отлично, - сказал я. - Следующим пунктом надо купить хороший моментальный фотоаппарат и пачку пленки к нему.

Оливер отыскал лавчонку и купил аппарат, а я по возможности терпеливо дожидался его, сидя на переднем сиденье.