1982, Банкир

Маленький мальчик гулял со своим отцом, держась за веревку бумажного змея, и я остановился посмотреть.

- Какая прелесть, - сказал я. Мальчик не обратил на меня внимания, но отец отвечал:

- А маленький вымогатель недоволен. Я подарил ему змея, а он сказал, что хочет роликовые коньки.

Змей, фосфорически светящийся китайский дракон с крыльями бабочки и длинным цветистым хвостом, парил и кружил, как радостный дух в рождественских небесах.

- Вы не подарите его мне? - спросил я. - В обмен на роликовые коньки? - Я объяснил проблему: необходимость быстро достать подарок.

Папаша и дитя посоветовались, и сделка была заключена. Я осторожно смотал тесемку и принес трофей в дом, гадая, что, ради всего святого, печальный аптекарь может подумать о подобной штуке; но когда Пен развернула золотистую бумагу (выпрошенную для этой цели у Джудит), то пришла в восторг и потащила всех обратно на улицу, смотреть, как она будет его запускать.

День был исполнен счастья. Мне никогда, с самого детства, не было так хорошо на Рождество. Так я им и сказал и поцеловал Джудит без стеснения под белой омелой, и Гордон, казалось, не имел ничего против.

- Вы родились с солнцем в душе, - сказала Джудит, ласково прикоснувшись к моей щеке, а Гордон кивнул и добавил:

- Он ни о чем не печалится и не знает скорби.

- Скорбь и печаль придут со временем, - сказала Пен, ничего в особенности не пророча. - Они приходят ко всем нам.

Утром после Рождества я отвез Джудит через Лондон в Хэмпстед, чтобы она положила цветы на мотилу матери.

- Я знаю, вы подумаете, что это неразумно, но я всегда езжу. Она умерла в «день подарков», когда мне было двенадцать. Только так я могу вспомнить ее… и почувствовать, что у меня вообще была мать. Я обычно езжу одна. Гордон считает, что я слишком сентиментальна, и не любит эти посещения.

- Ничего плохого в сентиментальности нет, - сказал я.

Как раз в Хэмпстеде я и жил, в верхнем этаже, снимая половину дома у своего друга. Я не был уверен, знает Джудит об этом или нет, и ничего не говорил, пока она не оставила розовые хризантемы на квадратной мраморной плите, лежащей вровень с дерном, и пообщалась немного с воспоминаниями, витающими здесь.

Когда мы медленно шли назад к железным воротам, я неопределенно сказал:

- Моя квартира всего в полумиле отсюда. Эта часть Лондона застроена особняками.

- Да?

- Угу.

Через несколько шагов она заговорила:

- Я знала, что вы живете где-то неподалеку. Если помните, вы не позволили нам отвезти вас из Аскота до самого дома. Вы сказали, что Хэмпстед слишком далеко.

- Так и есть.

- Не для сэра Галахада той звездной ночью.

Мы подошли к воротам и остановились, чтобы она могла оглянуться. Я был полон до краев и ее беспредельной близостью, и своим подавленным желанием; а она вдруг посмотрела мне прямо в глаза и произнесла:

- Гордон тоже знает, что вы здесь живете.

- А знает он, что я чувствую? - спросил я.

- Не знаю. Он не говорил.

Мне так хотелось пройти эти оставшиеся полмили: такой короткий путь для машины и как далеко он может завести… Мое тело горело… пульсировало от жажды… и я вдруг ощутил, что непроизвольно стискиваю зубы.

- О чем вы думаете? - спросила она.

- Ради Бога… черт возьми, вы прекрасно знаете, о чем я думаю… и мы сию же минуту возвращаемся в Клэфем.

Она вздохнула.

- Да. Наверное, мы должны вернуться.

- Что значит… наверное?

- Ну, я… - Она остановилась. - Я хотела сказать только, что мы должны. Простите… я просто… на минуту… почувствовала искушение.

- Как в Аскоте? - спросил я.

Она кивнула.

- Как в Аскоте.

- Только здесь и сейчас, - сказал я, - у нас есть место, и время, и возможность на что-нибудь решиться.

- Да.

- И что мы собираемся делать… Ничего. - Полувопрос, полуутверждение; полнейшая невозможность.

- Что мы мучаемся? - вдруг вспыхнула она. - Почему мы не можем просто завалиться в вашу кровать и провести приятный часок? Почему надо во все на свете впутывать эту чертову честь?

Мы прошли по дороге туда, где я оставил машину, и я поехал на юг, тщательно соблюдая ритуал остановки у светофора; на всем пути до Клэфема они таращили на меня круглые красные глаза.

- Было очень приятно, - сказала Джудит, когда мы подкатили к крыльцу ее дома.

- Мне тоже.

Мы вошли внутрь, точно расстались, и только когда я увидел, как улыбается ни о чем не подозревающий Гордон, я осознают, что не смог бы вернуться сюда, если бы все обернулось иначе.

В тот же день был обед, и Пен снова вынырнула из своих неотмеренных пилюль. Я рассказал про свой визит к Кальдеру. Пен, как можно было предвидеть, живо заинтересовалась и сказала, что она бы дорого дала, чтобы узнать, какой такой декокт был в холодильнике.

- Что такое декокт? - поинтересовалась Джудит.

- Отвар вещества в воде. Если вы распускаете вещество в спирте, это тинктура.

- Сколько надо прожить, чтоб во всем этом разобраться!

Пен рассмеялась.

- К вопросу о лекарствах: как насчет карминатива, анодина и вермифуга? Они так роскошно перекатываются на языке…

- А что они означают? - вмешался Гордон.

- Избавляет от газов, избавляет от боли, избавляет от глистов.

Гордон рассмеялся вместе со всеми.