1982, Банкир

- Ты написал заметку?

Из-под очков в золотой оправе блеснули голубые глаза.

- Пойман с поличным.

- Но, Алек… - начал я.

- Ну да.

- А другие, - спросил я, - все те источники - это ты?

Он снова вздохнул, губы его искривились.

- Это ты? - повторил я, более всего на свете желая, чтобы он меня опроверг.

- Слушай, - сказал он. - Ну кому это повредило? Ну да, все те истории шли от меня. Я действительно сам их писал, как вот эту. - Он ткнул пальцем на листок из блокнота в моей руке. - И не читай мне лекций о нелояльности, потому что ни одна из них не причинила нам вреда. Наоборот, все выходило только к лучшему.

- Алек…

- Ну да, - прервал он, - но подумай, Тим, ну что по-настоящему сделали эти статейки? Ну ясно, заставили всех понервничать, смех да и только, какие у всех были физиономии, но дальше-то что? Уж я-то позаботился, уверяю тебя. То есть я не с самого начала об этом думал, признаюсь, я просто хотел народ расшевелить, но из-за того, что я написал, мы теперь имеем систему безопасности, и лучшую, чем раньше.

Я слушал его с отвисшей челюстью.

- И вся эта работа, что ты проделал с компьютером, обезопасив нас от мошенничества, это из-за того, что я написал. И у ребят из Ценных Бумаг нынче рты застегнуты на молнию и зернышка не проронят менеджерам по инвестициям. Я приносил пользу, понимаешь ты, а не вред.

Я стоял и смотрел на него, на плотную шапку рыжих кудрей, на сливочную веснушчатую кожу, на глаза, что подсмеивались надо мной восемь лет. Не хочу тебя терять, думал я; хочу, чтобы всего этого не было, чтобы ты этого никогда не делал.

- А как насчет заметки о Сэнд-Кастле? Что хорошего она сделала?

Он криво усмехнулся.

- Рано еще говорить.

Я посмотрел на смятые каракули в своей руке и почти непроизвольно вскинул голову.

- Ты собираешься сказать, - произнес Алек, - что я должен уйти.

Я посмотрел на него. Он был совершенно спокоен.

- Я знал, что должен буду уйти, если кто-нибудь из вас меня раскроет.

- И тебя это не заботит? - оторопело спросил я.

Он улыбнулся.

- Ну, как сказать. Я буду скучать по тебе, это факт. Но по работе… да я ведь говорил тебе, это не вся моя жизнь, как у тебя. Допустим, когда я пришел сюда, я любил свою работу. Мне очень хотелось стать банкиром, это ведь так великолепно звучало. Но если по чести, наверное, именно очарование меня влекло, а очарование исчезает, когда появляется привычка. Я вовсе не предан всей душой деланию денег… видишь, тебе я признаюсь честно, но никогда не думал, что смогу признаться себе.

- Но ты хорошо справляешься.

- До определенного момента. Мы уже это обсуждали.

- Мне очень жаль, - неловко сказал я.

- Ну, мне тоже иной раз жаль, а другой раз нет. Я ведь столько лет не мог решиться, а теперь это от меня не зависит, так я даже чувствую облегчение.

- Но… чем ты займешься?

Он расплылся в невиннейшей улыбке.

- Не угадаешь.

- Так скажи сам.

- "Что Происходит…", - заявил он, - предлагает мне полную ставку. - Он полюбовался моим смятением. - Я ведь написал для них порядочно.

Про других, не про нас, разумеется. Но чуть не в каждом выпуске есть что-нибудь мое, заметка-другая, а то и целая колонка. Они меня уже много раз звали, вот я и приду.

Я мысленно перелистал те дни, когда Алек, сбегав за шестью экземплярами, целый час после этого посмеивался. Алек, собиратель новостей. Алек, знавший все сплетни.

- Они должны информировать массы, - продолжал Алек, - но им нужен кто-то, кто оценивал бы достоверность информации, а не так уж много коммерческих банкиров подходят на эту роль.

- Да уж, - сухо сказал я. - Могу представить. Только скажи, намного ли будет меньше твой оклад?

- Чуток меньше, - бодро отозвался он. - Но мой иконоборческий дух это переживет.

Я ходил из угла в угол, не в силах смириться с положением вещей.

- Я подам заявление об уходе, - сказал Алек. - Так будет лучше.

Я без особой радости кивнул.

- А ты объяснишь почему?

Он задумчиво смотрел на меня. Наконец сказал:

- Если ты этого действительно хочешь - да. А так - нет. Можешь сказать им сам, потом, когда я уйду, если хочешь.

- Чертов дурак! - взорвался я, внезапно остро ощутив потерю. Контора без тебя сдохнет от скуки!

Он ухмыльнулся, давний мой товарищ, и показал на клочок голубой бумаги.

- Я вам то и дело шпильки буду вставлять. Уж вы меня не забудете. И не надейтесь.

Три дня спустя Гордон удивленно сказал:

- Вы знаете, что Алек уходит?

- Я знал, что он об этом подумывает.

- Но почему? Он хорошо справляется с работой, и вроде бы ему здесь нравилось.

Я объяснил, что Алек чувствовал себя не в своей тарелке и хотел сменить поле деятельности.

- Странно, - сказал Гордон. - Я пытался его отговорить, но он уперся, как кремень. Он уходит через четыре недели.

Алек тем временем набросился на свою работу ревностно и рьяно, точно стараясь поскорей от нее освободиться, и в последние дни пребывания в офисе был дружелюбен, как никогда. С его души явно слетели оковы, и я несколько раз заставал его над блокнотом, в котором он что-то раздумчиво царапал, сияя ангельской улыбкой.