- Когда ты с ними, - говорил он, - эти обалдуи ведут себя тихо. Но если я им говорю, что делать, вое распадается к чертям собачьим.
Счастливее всего он себя чувствовал, сотрудничая с людьми в форме, у которых он тотчас же вызывал признание и почтение. Как говорится, армией командуют хорошие сержанты, и, когда ему было нужно, атмосфера вокруг него была спокойная.
Никому не позволялось служить в спецвойсках долго, и, однажды вылетев из армии по возрасту, он почувствовал, что ему все до чертиков надоело.
Кто-то шепнул ему насчет того, что с террористами можно бороться по-разному. «Либерти Маркет» никогда не жалела о том, что взяла его на работу.
- Я записал тебя на ночь в субботу посидеть на телефоне вместо меня.
Видел? - спросил он.
Я кивнул.
- Жена устроила тут этот хренов юбилейный вечер, и я смогу отвертеться не раньше полуночи.
- Ладно, - ответил я.
Для солдата он был невысок - как он мне сказал однажды, мог бы и за женщину сойти. Русый, синеглазый, легкий на подъем, он был просто фанатиком здорового образа жизни. Именно он заставил всех оборудовать (и использовать) в подвале атлетический зал. Он никогда особо не распространялся насчет своего происхождения - судя по акценту, он был из беднейших районов Лондона.
- Когда вернулся? - спросил я. - Последний раз я слышал, что ты в Колумбии.
- В конце недели.
- И как?
Он нахмурился.
- Мы вынудили отдать этих гребаных заложников целыми и невредимыми, и тогда местные власти возбухли и повышибали мозги из террористов, хотя те вышли с поднятыми руками. - Он покачают головой. - У этих дикарей просто пуленедержание. Твою мать, это же просто чушь собачья!
Стрелять в террористов, которые уже сдались, как он и сказал, было чушью собачьей. Известия об этом быстро разойдутся, и следующая группа террористов, зная, что их так и так пристрелят, скорее всего перебьет заложников.
Я пропустил понедельничное заседание, где как раз этот погром и обсуждали, но я должен был еще написать отчет о том, что было в Болонье. Я просидел над ним всю субботу и утро воскресенья, а затем поехал в Ламборн, за семьдесят пять миль к западу от Лондона.
Попси Теддингтон, как оказалось, жила в высоком белом доме в центре деревни. Дом казался почти городским, как в пригороде, если бы не выходил фасадом на конюшни. Много их было. До сегодняшнего дня я и не представлял, что конюшни на самом деле могут располагаться внутри деревни, на что Попси с усмешкой сказала мне, что посмотрел бы я на Ньюмаркет - в этом местечке лошадей держат там, где в других городках у людей находятся гаражи, теплицы и сараи.
Когда я приехали, она стояла возле дома, нависая над каким-то человеком ростом футов в пять. Он явно обрадовался тому, что я прервал их разговор.
- Просто имей это в виду, Сэмми. Скажи им, что я этого не потерплю, - подчеркнула она, когда я открыл дверь машины. Она повернулась ко мне. На ее хмуром лице прямо-таки написано было: «Кто там еще?»
- А, приятель Алисии. Она где-то там, позади дома. Идем. - Она повела меня за дом, за стойла, и наконец мы вдруг вышли на маленький огороженный паддок, где какая-то девушка ездила на лошади медленным галопом, а другая девушка стояла и наблюдала за ней.
Маленький паддок был словно зажат между задними стенами других конюшен и домов, и травка на нем помнила лучшие дни.
- Надеюсь, вы ей поможете, - напрямик сказала Попси по пути к паддоку. - Я никогда ее такой не видела. Это меня очень беспокоит.
- В смысле? - спросил я.
- Она никогда не бывала такой беззащитной. Вчера она не стала ездить на корде, что всегда делала, когда бывала здесь. Посмотрите-ка на нее сейчас! Она должна быть в седле, а не смотреть, как другая ездит!
- Она что-нибудь рассказывала о том, что с ней случилось? - спросил я.
- Ни слова. Просто весело улыбается и говорит, что все уже позади.
Когда мы подошли поближе, Алисия обернулась и, увидев меня, казалось, вздохнула с облегчением.
- Я боялась, что вы не приедете, - сказала она.
- Нечего было бояться.
Она была в джинсах и клетчатой рубашке, губы подкрашены. После шести недель, проведенных в полумраке, она казалась неестественно бледной. Попси крикнула девушке в седле отвести лошадь в стойло.
- Разве что, дорогая, ты захочешь… - сказала она Алисии. - Ну?
Алисия покачала головой.
- Думаю, завтра.
Говорила она так, словно и вправду намеревалась сделать это завтра, но я заметил, что Попси очень в этом сомневается. Она по-матерински обняла Алисию за плечи и слегка тряхнула ее.
- Дорогая, делай как хочешь. Как насчет того, чтобы дать выпить твоему усталому страннику? - Она обернулась ко мне. - Кофе? Виски? Денатурат?
- Вина, - сказала Алисия. - Я знаю - он это любит.
Мы пошли в дом. Темная старинная мебель, потертые индийские ковры, выцветшая обивка из плотного хлопка, и всюду за окнами лошади.
Попси небрежно налила итальянского вина в граненые хрустальные бокалы и сказала, что, если мы потерпим, она пойдет и приготовит нам бифштекс.
Алисия смотрела ей вслед, пока она не скрылась в кухне, и сказала с неловкой улыбкой:
- Я одни неприятности ей доставляю. Не следовало мне приезжать.