1984

Словарь списка С носил вспомогательный характер по отношению к другим и состоял исключительно из научно-технических терминов. Они напоминали те, что используются сегодня, и были сконструированы из тех же самых корней, но с особым вниманием к тому, чтобы четко определить их и очистить от нежелательных значений. Они подчинялись тем же грамматическим правилам, что и два других лексических списка. Очень малое количество слов С имели хождение в повседневной либо в политической речи. Любой научный работник или инженер мог найти все необходимые слова в списке, составленном для его специальности, но он редко знал слова из других списков иначе, чем поверхностно. Лишь горстка слов являлась общей для всех списков, а таких справочников, которые включали бы слова, имеющие отношение к функции науки как области сознания или метода мышления вне зависимости от конкретной отрасли, вообще не существовало. На самом деле не было и самого слова «наука», так как все возможные его значения с успехом покрывались словом Ангсоц.

Сказанное выше позволяет сделать вывод, что на новодиалекте было совершенно невозможно выразить неортодоксальные мнения, разве что на крайне низком уровне. Конечно, возможность произносить ереси самого примитивного порядка, вроде богохульства, была. Например, вы могли сказать: Большой Брат нехороший. Но это заявление, которое для ортодокса являлось очевидно абсурдным, не подкреплялось никаким аргументом, так как необходимые для этого слова отсутствовали. Враждебные Ангсоцу идеи могли существовать лишь в неопределенной бессловесной форме и быть названными очень приблизительными словами, значения которых перепутывались и клеймили целую группу ересей, не давая определений, в чем каждая из них состоит. На самом деле использовать новодиалект для неортодоксальных целей можно было лишь незаконным переводом некоторых слов обратно на старый язык. Например, фразу: «Все люди равны», – можно было выразить на новодиалекте, но только с тем смыслом, который на старом языке заключался в высказывании: «Все люди рыжие». Последнее не содержало грамматических ошибок, но суть была явно неверной, поскольку на новодиалекте можно было лишь утверждать, что все люди равны по росту, весу или силе. Понятия гражданского равенства больше не существовало, и ставшее второстепенным значение слова равенство, конечно же, исчезло. В 1984 году, когда старый язык все еще являлся обычным средством общения, теоретически имелась опасность, что, используя новодиалеткные слова, человек мог вспомнить их первоначальные значения. На практике же любому, кто впитал двоемыслие, избежать этого было нетрудно, а через пару поколений должна была исчезнуть даже сама возможность такой оплошности. Человек, выросший с новодиалектом в качестве единственного языка, больше не знал, что слово равный когда-то имело второе значение «гражданского равенства» или что свобода означала «свободу мысли», точно так же тот, например, кто никогда не слышал о шахматах, не задумывался бы о дополнительных значениях слов «королева» или «ладья». Существовал целый ряд преступлений и ошибок, которые он не мог совершить просто потому, что они не имели названий, а значит, их было невозможно даже представить. Предсказывали, что с течением времени отличительные особенности новодиалекта будут проявляться все более и более явно, количество слов в нем будет продолжать уменьшатся, их значения будут становиться ýже и определенней, и возможность употребить их недолжным образом постепенно сведется к минимуму.

Когда однажды старый язык совершенно уйдет, отпадет и последняя связь с прошлым. Историю уже переписали, а некоторые фрагменты литературы, которые пока сохранились здесь и там, были не вполне хорошо вычищены, а потому люди, еще знавшие старый язык, могли их прочитать. Вы будущем такие отрывки, которым даже удалось уцелеть, были бы непонятны и непереводимы. Ведь невозможно перевести какой-либо текст со старого языка на новодиалект, если тот не касался технического процесса или некоторых других простых, повседневных действий, или не был уже ортодоксальным (то есть на новодиалекте – верномыслящим) по своей сути. На практике это означало, что ни одну книгу, написанную до 1960 года, нельзя было точно перевести. Дореволюционная литература подлежала лишь идеологическому переводу, то есть замене не только языка, а и смысла. Возьмем, к примеру, хорошо известный отрывок из Декларации независимости: