1984

На третий день глаза у Уинстона болели невыносимо, очки приходилось протирать каждые пять минут. Он словно сражался с требующей неимоверных физических усилий задачей, от какой имеешь право отказаться, но в то же время испытываешь невротическое стремление с ней справиться. Правду он помнил, но его ничуть не тревожило, что каждое слово, которое он бормотал в речеписец, каждый росчерк химического карандаша был намеренной ложью. Как и всех остальных сотрудников министерства, Уинстона чрезвычайно заботило, чтобы подделка получилась качественной. На утро шестого дня поток бумажных трубочек замедлился. За целых полчаса не выпало ничего, потом одна бумажка – и все. Работа пошла на спад повсюду почти одновременно, и по министерству разнесся тайный вздох облегчения. Героическое свершение, о каком нельзя упоминать, завершилось. Теперь ни один человек не смог бы документально подтвердить, что война с Евразией вообще имела место. В двенадцать ноль-ноль неожиданно объявили, что все работники министерства свободны до завтрашнего утра. Уинстон взял портфель с книгой, стоявший у него в ногах во время работы и лежавший под ним во время сна, пошел домой, побрился и едва не уснул в ванне, хотя вода была чуть теплой.

С наслаждением похрустывая суставами, он поднялся по лестнице в комнату над лавкой Чаррингтона. Хотя он устал, спать больше не хотелось. Открыв окно, Уинстон зажег керосиновую плитку и поставил воду для кофе. Скоро придет Джулия, а пока можно и почитать. Он сел в замызганное кресло и расстегнул портфель.

Тяжелая книга в черном самодельном переплете, на обложке ни имени автора, ни названия, шрифт слегка кривоватый. Страницы, захватанные по углам, едва держатся, словно книга прошла через много рук. На титульном листе значилось:

ЭММАНУЭЛЬ ГОЛЬДШТЕЙН

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ОЛИГАРХИЧЕСКОГО КОЛЛЕКТИВИЗМА

Уинстон начал читать:

Глава 1

Незнание есть сила

На протяжении всего известного нам времени и, вероятно, уже с конца неолита, в мире обитали три группы людей: Высшие, Средние и Низшие. Они подразделялись множеством образов, носили бессчетные наименования, от эпохи к эпохе менялась их относительная численность, равно как и отношения групп между собой, однако сущностная структура общества оставалась неизменной. Даже после самых страшных социальных потрясений и, казалось бы, необратимых перемен восстанавливался и утверждался все тот же порядок – так гироскоп всегда вернется к равновесию, как бы и в какую сторону его бы ни толкали.

Цели этих групп абсолютно несовместимы…

Уинстон прервал чтение. Главным образом чтобы оценить сам факт: он уже читает – с удобством и в безопасности. Он совершенно один: нет ни телеэкрана, ни соглядатая у замочной скважины, ни нервного позыва глянуть за спину или прикрыть страницу рукой. В окно врывается ласковый летний ветерок, издалека доносятся детские крики, в комнате стоит полная тишина, не считая тиканья часов, похожего на стрекот насекомого. Он уселся в кресле поудобнее и положил ноги на каминную решетку. Какое блаженство! Повинуясь внезапному порыву, Уинстон открыл книгу наугад, словно текст ему хорошо знаком, читан-перечитан бесчисленное количество раз, и продолжил чтение с третьей главы.