1984

На всех спорных территориях присутствуют месторождения ценных минералов, а на некоторых из них произрастают важные растительные продукты, такие как каучук, который на более северных территориях приходится синтезировать при помощи сравнительно дорогостоящих технологий. Однако в первую очередь они располагают безграничным ресурсом дешевой рабочей силы. Держава, контролирующая экваториальную Африку, или страны Среднего Востока, или юг Индии, или Индонезийский архипелаг, получает в свое распоряжение тела десятков или даже сотен миллионов получающих гроши, но усердных кули.

Население этих регионов, с той или иной степенью открытости приведенное к состоянию рабов, переходит от завоевателя к завоевателю и расходуется таким же образом, как уголь или нефть, – в гонке вооружений, при территориальных захватах, при порабощении населения других областей и так далее до бесконечности. Следует отметить, что область боевых действий всегда ограничивается окраинами спорных регионов.

Границы Евразии постоянно колеблются между равнинами Конго и северным побережьем Средиземного моря; острова Тихого и Индийского океанов постоянно переходят от Океании к Востазии и обратно; проходящая по Монголии линия раздела между Евразией и Востазией никогда не сохраняла стабильность; вокруг полюса все три державы претендуют на колоссальные территории, по большей части почти не населенные и даже почти не исследованные, однако равновесие сил практически сохраняется, а центральные территории каждой супердержавы всегда остаются неприкосновенными.

Более того, труд эксплуатируемого населения экваториальных областей на самом деле не создает необходимого вклада в мировую экономику. Области эти ничего не добавляют к благосостоянию человечества, так как все, что они производят, используется в военных целях, а цель ведения всякой войны состоит в том, чтобы занять лучшую позицию для ведения следующей войны. Порабощенное население позволяет своим трудом ускорить темпы ведения непрерывной войны. Однако даже в том случае, если бы его не существовало, структура мирового общества и процесс его существования не претерпели бы заметных изменений.

Основной целью современной войны (в соответствии с принципами ДВОЕМЫСЛИЯ эта цель одновременно признается и не признается руководящими умами Внутренней Партии) является использование общественного продукта без повышения уровня жизни. С самого конца девятнадцатого столетия в индустриальном обществе неизменно присутствовала проблема использования излишков потребительских товаров. В настоящее время, когда мало кто может позволить себе есть досыта, проблема эта потеряла свое прежнее значение, хотя этого могло и не случиться даже при условии искусственного уничтожения продуктов. Сегодняшний мир наг, раздет, голоден и уныл даже по сравнению с тем, который существовал до 1914-го, не говоря уже о воображаемом будущем, наступления которого ждали в начале двадцатого века. В то время грамотные люди представляли себе будущее общество как невероятно богатое, свободное, упорядоченное и эффективное, сверкающее стеклом и сталью, а также белым как снег бетоном. Наука и техника прогрессировали с выдающейся скоростью, и предположение о том, что прогресс этот продолжится, казалось вполне естественным. Однако этого не случилось – отчасти в связи с обнищанием населения, вызванным долгой чередой войн и революций, а отчасти потому, что научный и технический прогресс основывался на эмпирической системе мышления, неспособной существовать в строго регламентированном обществе.

Современный мир примитивнее того, который существовал полвека назад. Некоторые области знания продвинулись вперед, были разработаны определенные устройства, всегда так или иначе связанные с военной техникой и методами полицейского шпионажа, однако развитие экспериментальной науки и технический прогресс в целом остановились. Кроме того, разрушения и утраты, понесенные миром во время атомной войны пятидесятых годов, никогда не были восполнены в полной мере. К тому же опасности, присущие машинному производству, не удалось ликвидировать. Со времени его появления всем было ясно, что нужда в эксплуатации людей, а также причина возникновения человеческого неравенства исчезли. Если бы машины использовали только для этого, голод, долгий рабочий день, грязь, неграмотность и болезни исчезли бы за несколько поколений.

И в самом деле: не преднамеренно, но скорее по самопроизвольной автоматической реакции производимый избыточный продукт, который подчас нельзя было не разделить среди населения, и механизация производства позволили примерно за полвека, в конце девятнадцатого и начале двадцатого столетий, существенно поднять уровень жизни среднего человека.

Однако было также ясно, что тотальное увеличение благосостояния чревато разрушением иерархического общества – а в известном смысле слова и вызывало его. В мире, в котором каждый человек работал бы неполный день, не голодал, жил в доме с ванной и холодильником, владел автомобилем и даже самолетом, сама собой исчезла бы самая очевидная и, возможно, самая важная форма неравенства. Сделавшись всеобщим, благосостояние не допускало бы дальнейших градаций. Без сомнения, можно вообразить себе общество, в котором БЛАГОСОСТОЯНИЕ в смысле личного владения имуществом и предметами роскоши было бы распределено равномерно, в то время как ВЛАСТЬ оставалась бы в руках немногочисленной привилегированной касты. Однако на практике такое общество не смогло бы долгое время сохранять стабильность. Ибо если досуг и безопасность доступны всем в равной мере, огромная масса человеческих созданий, обыкновенно оглушенных собственной бедностью, обретет дар речи и научится мыслить самостоятельно, и как только они сделают это, то рано или поздно поймут, что привилегированное меньшинство не имеет оправдания своему существованию, и сметут его. В долгой перспективе иерархическое общество возможно только на основе бедности и невежества.

Возвращение к деревенскому сельскохозяйственному прошлому, о коем грезили некоторые мыслители начала двадцатого века, также оказалось непрактичным решением. Оно противоречило общей тенденции к механизации, сделавшейся квазиинстинктивной во всем мире; к тому же любая страна, отстающая в индустриальном развитии, оказывалась беспомощной и в военном отношении, подпадая таким образом под косвенное или непосредственное господство своих более развитых соперников.

Неудовлетворительным оказалось и решение содержать массы в бедности за счет сокращения выпуска товаров. Нечто подобное происходило на финальной стадии капитализма, примерно между 1920 и 1940 годами. Экономика многих стран была в стагнации: обработка земли прекратилась, капитальное оборудование не обновлялось, широкие слои населения остались без работы, и жизнь их едва поддерживалась государственными пособиями. Это, однако, повлекло за собой военную слабость и, поскольку введенные ограничения явно оказались излишними, вызвало появление влиятельной оппозиции. Проблема заключалась в том, что требовалось поддерживать развитие промышленности, не позволяя, однако, вырасти реальному благосостоянию общества. Товары должны производиться, но их не следует распределять среди населения… На практике это может происходить только при условии непрерывных военных действий.

Сущностным действием войны является разрушение и уничтожение, необязательно направленное на человеческие жизни, но скорее ориентированное на результаты человеческого труда. По сути дела, война представляет собой уничтожение – механическое, атмосферное, водное – материалов, которые в иных условиях могли бы позволить массам жить комфортабельнее и оттого – в отдаленной перспективе – сделаться умнее. Даже если орудия войны не расходуются в ходе боевых действий, их производство является удобным способом траты созидательного труда на создание продукта, который не может быть потреблен.

Например, для создания Плавучей Крепости требуются трудозатраты, которых хватило бы на постройку нескольких сотен торговых кораблей. Отслужив свой срок, она разрезается на металл как устаревшая, не создав никому никакого материального блага, после чего с колоссальными затратами того же труда строится новая Плавучая Крепость. Военные затраты в принципе планируются так, чтобы потреблять любой добавочный продукт, который остается после удовлетворения минимальных потребностей населения. На практике потребности населения всегда недооцениваются, в результате чего имеет место хронический дефицит половины жизненных потребностей; это, однако, рассматривается как преимущество. Разумная политика требует держать даже привилегированные группы неподалеку от уровня нужды, так как тем самым в состоянии всеобщего дефицита повышается значение мелких привилегий, и таким образом усиливается расслоение между различными частями общества. По стандартам начала двадцатого века даже член Внутренней Партии ведет аскетичный и трудовой образ жизни. Однако те немногие проявления роскоши, которые он может себе позволить, – просторная, хорошо обставленная квартира, одежда из лучших тканей, более качественная пища, напитки и табак, двое или трое слуг, личный автомобиль или геликоптер, – помещают его в мир, отличный от того, в котором обитают члены Внешней Партии, а те, в свою очередь, имеют привилегии, которых лишены представители низших слоев общества, так называемые пролы. Общественная обстановка сопоставима с ситуацией в осажденном городе, когда обладание шматом конины делает человека богачом на фоне нищих. И в то же время сознание того, что идет война, что кругом опасность, позволяет расценивать передачу власти узкой касте как естественное и неизбежное условие выживания.

Посредством войны, как будет еще показано, совершаются необходимые разрушения, однако совершаются они психологически приемлемым образом. В принципе, с тем же успехом можно заниматься строительством храмов и пирамид, рытьем и засыпанием котлованов или даже производством избыточной товарной продукции и последующим преданием ее огню. Однако подобные вещи способны обеспечить только экономический, но никак не эмоциональный базис иерархического общества. Здесь затрагивается не мораль масс, позиция которых не имеет значения, пока они заняты трудом, но мораль самой Партии. Предполагается, что даже самый смиренный член Партии должен быть компетентным и производительным работником, даже должен в узких пределах обладать интеллектом, однако при этом необходимо, чтобы он одновременно являлся доверчивым и невежественным фанатиком, пребывающим главным образом в страхе, ненависти, низкопоклонстве и оргиастическом триумфе. Иными словами, его менталитет должен соответствовать состоянию войны. Не имеет никакого значения, идет ли война на самом деле, и, поскольку решительная победа даже теоретически невозможна, не имеет значения и то, как идут военные действия: с успехом или наоборот. Необходимо только существование состояния войны.

Расщепление интеллекта, которое Партия требует от своих членов и которое наилучшим образом достигается в состоянии войны, является ныне практически повсеместным, однако при переходе от низших слоев к высшим оно становится наиболее ярко выраженным. Действительно, во Внутренней Партии военная истерия и ненависть к врагу достигает наивысшей силы. Члену Внутренней Партии для выполнения административной работы часто необходимо знать, можно ли доверять тому или иному факту из военных сообщений, и он нередко может понимать, что война имеет сомнительный характер и либо не происходит на самом деле, либо преследует другие цели, чем декларируется, однако подобное понимание легко нейтрализуется с помощью методики ДВОЕМЫСЛИЯ. Ни один член Внутренней Партии даже на мгновение не сомневается в своей мистической вере в то, что война имеет реальный характер, и в то, что она непременно завершится победой и Океания станет неоспоримой владычицей всего мира.

Все члены Внутренней Партии веруют в эту грядущую победу как в пункт символа веры. Она будет достигнута либо постепенным приобретением территорий (это позволит получить подавляющее превосходство), либо путем открытия нового непобедимого оружия. Исследования по созданию такового ведутся непрерывно, это одно из немногих уцелевших направлений, где пока еще может найти для себя место пытливый и изобретательный ум. В сегодняшней Океании наука в прежнем понимании почти перестала существовать. Слово «наука» в новоязе отсутствует. Эмпирический метод мышления, на котором основываются все научные достижения прошлого, противоречит самым фундаментальным принципам ангсоца. И даже шаги технического прогресса происходят лишь в том случае, когда достижения его могут в какой-то степени ограничить свободу человека.

Во всех свободных ремеслах мир либо стоит на месте, либо деградирует. Поля возделываются на конной тяге, машины сочиняют книги. Однако в вопросах, имеющих жизненное значение – то есть, по сути дела, в военном и политическом шпионаже, – эмпирический метод до сих пор поощряется или по меньшей мере считается терпимым. Партия преследует две цели: захватить всю поверхность планеты, а также раз и навсегда уничтожить всякую возможность независимой мысли. Посему перед Партией стоят две великие проблемы, которые необходимо решить. Одна заключается в том, как против воли человека узнать, что именно он думает, а вторая – в том, каким образом можно за несколько секунд убить несколько сотен миллионов человек, не предупреждая их заранее о своем намерении. Никаких других целей текущие научные исследования не преследуют.

Современный ученый представляет собой либо помесь психолога и инквизитора, изучающего с доступной для текущего дня точностью смысл выражений лица, жестов, интонаций, а также исследующий полезные для следствия эффекты воздействия на допрашиваемого наркотиков, шоковой терапии, гипноза, непосредственных физических пыток; либо он является химиком, физиком или биологом, занимающимся лишь тем направлением своей науки, которое можно использовать для лишения людей жизни. В огромных лабораториях Министерства мира, на экспериментальных базах, расположенных в бразильских лесах, австралийских пустынях или на затерянных в океане антарктических островах, команды ученых заняты неустанным трудом. Некоторые из них планируют логистику войн будущего; другие проектируют все более мощные ракетные бомбы, все более разрушительные взрывчатые вещества, все более надежную и прочную броню; третьи отыскивают новые, еще более смертоносные газы или растворимые яды, которые, будучи примененными в больших количествах, способны уничтожить растительность на целом континенте, либо выращивают бактерии, от которых нет противоядия; четвертые пытаются создать аппарат, способный передвигаться под землей, как субмарина под водой, или аэроплан, столь же независимый от свой базы, как парусник – от порта приписки; пятые исследуют еще более отдаленные перспективы, такие как фокусировка солнечных лучей линзами, подвешенными за тысячи километров от Земли, или учатся создавать искусственные землетрясения и цунами, используя тепло земного ядра.

Однако подобные проекты никогда не приближаются к реализации, и ни одна из трех супердержав никогда не добивается существенного военного преимущества над остальными. Но более всего удивительно то, что все три мировые силы уже обладают атомной бомбой – сверхоружием куда более могущественным, чем могут создать любые их современные исследования. Хотя Партия по привычке приписывает их изобретение себе, первые атомные бомбы появились еще в сороковых годах нашего века и были широко использованы десять лет спустя. В это время сотни атомных бомб были сброшены на промышленные центры, в основном расположенные в Европейской части России, Западной Европе и Северной Америке. Результат убедил правящие группировки всех стран в том, что дальнейшее применение атомного оружия будет означать конец организованного общества – а значит, их собственной власти. Посему, несмотря на то что никаких официальных соглашений не было и в помине, атомные бомбардировки прекратились. Все три державы ограничились тем, что продолжили производство атомных бомб, накапливая их в своих арсеналах на случай окончательного конфликта, который, по всеобщему мнению, должен был рано или поздно произойти. Однако развитие военного искусства практически застыло на месте на целых тридцать или даже сорок лет. Геликоптеры теперь используются в более широких масштабах, чем раньше. Бомбардировщики в значительной степени уступили место ракетным снарядам, а легко уязвимые боевые корабли – почти непотопляемым Плавучим Крепостям, однако во всем прочем изменений произошло немного. Танк, субмарина, торпеда, пулемет, даже винтовка и ручная граната по-прежнему находятся в употреблении. И несмотря на бесконечные человекоубийственные побоища, описаниями которых нас кормят пресса и телескан, великие и кровопролитные битвы прошлого, в которых за несколько недель гибли сотни тысяч или даже миллионы людей, не повторились ни разу.

Ни одна из трех ведущих мировых держав не предпринимает никаких действий, способных привести к серьезному поражению. Любая крупная операция обычно представляет собой внезапное нападение на союзника. Все три державы придерживаются одинаковой стратегии или по крайней мере имитируют ее. План состоит в том, чтобы, используя военные операции, переговоры и сделки, а также вовремя нанося предательские удары, создать кольцо баз, полностью охватывающее то или другое из соперничающих государств, и затем подписать с ним мирный договор на столько лет, сколько потребуется для того, чтобы усыпить подозрения. За это время во всех стратегически важных точках можно накопить запасы ракет, вооруженных атомными бомбами; в итоге все они произведут одновременный залп со столь опустошительным эффектом, что воздаяние станет попросту невозможным. Тогда настанет время подписать акт о дружбе с уцелевшей мировой державой и подготовиться к новому нападению.

Едва ли нужно говорить о том, что подобная стратегическая схема представляет собой всего лишь неспособный осуществиться мираж. Более того, военные действия не ведутся нигде, кроме спорных областей возле экватора и полюса, никакие вторжения на вражескую территорию не производятся. Именно этим объясняется тот факт, что в некоторых регионах границы между сверхдержавами проведены произвольно. Евразия, например, могла бы без помех завоевать Британские острова, в географическом отношении являющиеся частью Европы. С другой стороны, Океания могла бы подвинуть свои границы до Рейна или даже до Вислы. Однако это нарушило бы негласно существующий принцип культурной целостности, соблюдаемый всеми сторонами. Если бы Океания вознамерилась завоевать регионы, прежде называвшиеся Францией и Германией, ей пришлось бы либо истребить население этих территорий, что физически трудно сделать, либо ассимилировать примерно сто миллионов душ, которые, с учетом технического прогресса, находятся приблизительно на уровне самой Океании. Проблема признается всеми тремя супердержавами. Каждой из них абсолютно необходимо, чтобы контакты ее граждан с иноземцами отсутствовали полностью, за исключением небольшого количества пленных, захваченных в ходе военных действий, и цветных рабов. Даже к жителям державы, официально являющейся в данный момент союзницей, принято всегда относиться с самыми мрачными подозрениями. За исключением военнопленных, средний гражданин Океании никогда не видел граждан Евразии и Востазии; владеть иностранными языками ему запрещено. Если позволить ему вступать в контакты с иностранцами, он непременно обнаружит, что они такие же люди, как и он сам, и все, что наговорили ему о них, – бесстыдная ложь. Исчезнет замкнутый мирок, в котором он живет, a с ним рассеются страх, ненависть и ощущение собственной правоты, на котором основан его моральный кодекс. Поэтому все три стороны понимают: вне зависимости от того, насколько часто Персия, Египет, Ява и Цейлон меняют своего сюзерена, границы ядра державы остаются неизменными, и пересекать их могут только начиненные бомбами ракеты.

Подо всем этим кроется тот никогда не упоминаемый, но тем не менее тактично признаваемый всеми тремя сторонами факт, что уровень и условия жизни во всех трех державах практически одинаковы. В Океании господствует идеология так называемого ангсоца, в Евразии это необольшевизм, а в Востазии первенствует философия почитания смерти, хотя, возможно, китайское название ее точнее переводится как культ уничтожения личности. Жителю Океании не позволено изучать тонкости этих философских течений, однако он должен считать их варварскими извращениями, а также издевательством над нравственностью и здравым смыслом. На самом деле все три философских течения едва различимы, а социальные системы, воздвигнутые на их основе, вовсе тождественны. Во всех трех державах существует аналогичная пирамидальная общественная структура, такое же почитание полубожественного вождя, такая же экономная экономика, существующая ради непрерывных военных действий и благодаря им. Отсюда следует, что все три супердержавы не только не могут завоевать одну из двух соперниц, но и, сделав это, не добьются никаких преимуществ. Напротив, оставаясь в перманентном конфликте, они поддерживают друг друга, как три ноги треноги. И, как бывает всегда, правящие круги всех трех сверхдержав одновременно и осознают, и не осознают, что именно творят. Отдавая свою жизнь делу завоевания всей планеты, они тем не менее прекрасно знают, что победа недостижима, а война должна продолжаться. Тем временем тот факт, что завоевание невозможно, разрешает существовать теории отрицания реальности, являющейся существенной особенностью ангсоца и соперничающих с ним систем мировоззрения. Здесь необходимо повторить сформулированное выше положение: когда война становится постоянной и непрерывной, это в корне меняет ее характер.

В прошлые века война едва ли не по определению представляла собой событие, которое рано или поздно должно было прийти к концу, завершиться решительной победой или столь же неоспоримым поражением. В прошлом война также представляла собой один из основных инструментов, связывавших человеческое общество с физической реальностью. Все правители всех веков пытались заставить своих последователей воспринимать мир в ложной перспективе, однако они не могли изобразить поражение в войне как победу. Так что, пока поражение означало утрату независимости или могло привести к другому не менее нежелательному результату, приходилось принимать серьезные меры, чтобы его избежать. Игнорировать физические факты невозможно. В философии, или даже религии, или этике, или политике два плюс два может равняться и пяти, но когда ты проектируешь винтовку или аэроплан, два плюс два всегда равно четырем. Неэффективные нации рано или поздно завоевываются сильными, и борьба за эффективность не допускает иллюзий. Более того, чтобы быть эффективным, необходимо учиться на прошлом, что требует достаточно точной картины того, что происходило в былые времена. Газетные статьи и учебники истории всегда были тенденциозны и приукрашивали действительность, однако фальсификации того уровня, который практикуется в наши дни, в прошлом были невозможны. Война являлась предохранительным клапаном с точки зрения здравого смысла и, пока таковой интересовал правящие классы, считалась наиболее надежным из всех предохранителей. Пока войну можно выиграть или проиграть, никакой правящий класс не может избежать определенной меры ответственности.

Но когда война становится непрерывной в буквальном смысле этого слова, она перестает быть опасной. Когда война непрерывна, не существует такой вещи, как военная необходимость. Технический прогресс может прекратиться, а наиболее осязаемыми фактами можно пренебречь или вообще не обратить на них внимания. Как мы уже видели, исследования, способные удостоиться звания научных, ведутся теперь исключительно в военных целях, однако обычно они ограничены областью мечтаний, и отсутствие результатов более не имеет значения. Эффективность потеряла прежнее значение даже в военных вопросах. В Океании более нет ничего эффективного, кроме органов Госмысленадзора. Каждая из трех мировых держав, по сути дела, представляет собой отдельную вселенную, в рамках которой позволительно практиковать любое мыслимое духовное извращение. Реальность проявляет себя только в повседневных потребностях – необходимости пить и есть, иметь одежду и крышу над головой… ну, и не отравиться чем-либо, не выпасть из окна верхнего этажа и так далее. Грань между жизнью и смертью, между физическим удовольствием и отсутствием его по-прежнему существует, но это все. Отрезанный от контактов с внешним миром житель Океании подобен человеку в межзвездном корабле, не способному определить, где у него верх, а где низ.

Власть правителей такого государства имеет абсолютный характер, недоступный никаким прошлым фараонам и цезарям. Они обязаны не допустить того, чтобы последователи их умирали от голода в неприличном количестве, еще они обязаны поддерживать столь же невысокий уровень военной техники, что их соседи; но как только этот минимум достигнут, они могут придать реальности любой выгодный для них вид.

Посему современная война, если судить ее по нормам предшествующих войн, является откровенным жульничеством. Он подобна дракам самцов некоторых копытных, чьи рога поставлены так, что они неспособны нанести друг другу увечья. Однако, не являясь реальной, она тем не менее не становится бессмысленной. Она съедает излишки потребительских товаров и позволяет сохранить ту особую ментальную атмосферу, в которой нуждается иерархическое общество. Война, как можно будет увидеть, представляет собой чисто внутреннее дело державы.

В прошлом правящие группировки всех стран мира, умея распознать общий интерес и потому имея возможность ограничить разрушительность войны, тем не менее сражались друг с другом, и победитель всегда грабил побежденного. В наши дни они не сражаются друг с другом. Их война, война каждой правящей группировки, ведется против собственных подданных, и цель войны заключается не в том, чтобы приобрести или не утратить какие-либо территории, но в том, чтобы сохранить в целости собственное государственное устройство. Поэтому само слово «война» вводит теперь в заблуждение. По всей видимости, можно утверждать, что, сделавшись непрерывной, война как таковая перестала существовать. То особое давление, которое она оказывала на человечество начиная с неолита и заканчивая началом двадцатого столетия, исчезло, уступив место чему-то совершенно другому. С тем же самым результатом три супердержавы вместо непрекращающейся войны могли бы заключить между собой вечный мир и жить в покое в своих нерушимых границах, ибо в таком случае каждая из них осталась бы самодостаточной вселенной, навсегда освободившейся от отрезвляющего страха перед внешней угрозой. Постоянный мир был бы точно таким, как постоянная война. Хотя огромное большинство членов Партии воспринимают его в более узком плане, таков внутренний смысл партийного лозунга: ВОЙНА – ЭТО МИР.