1984. Дни в Бирме

Ей нравилось учить девочек — это делало ее счастливой. Она успела хорошо узнать их, усвоить их особенности и найти к каждой свой подход. А ведь совсем недавно она и не думала, что может испытывать к ним такую симпатию, такой интерес к их развитию и такую жажду сделать для них все, что только можно. Непростой, не знающий конца и края учительский труд стал содержанием ее жизни, каким когда-то была церковь и приходские заботы. Она спала и видела свой класс и читала библиотечные книги по педагогике. Она решила, что готова заниматься учительством всю свою жизнь, пусть даже за десять шиллингов в неделю и крышу над головой. Она нашла в этом свое призвание.

После кошмарных недель бродяжничества едва ли не любая работа стала бы Дороти в радость. Но она видела в учительстве не просто работу, а миссию, задачу всей своей жизни. Пробуждать дремотные умы этих детей, избавлять их от надувательства под видом образования — это ли не задача, достойная ее усилий и лишений? И Дороти, рассудив так, мирилась с ужасными условиями жизни в доме миссис Криви, не думая ни о своем шатком положении, ни о туманном будущем.

4

Но так, конечно, не могло продолжаться долго.

По прошествии нескольких недель в учебную программу Дороти стали вмешиваться родители. От этого — проблем с родителями — никуда не деться в частной школе. Любые родители — помеха в глазах учителя, а родители учащихся такой задрипанной школы, как «Рингвуд-хауз», совершенно невыносимы. С одной стороны, у них есть лишь смутное представление о том, что такое образование; с другой стороны, они смотрят на «учебу» точно так же, как на счет от мясника или бакалейщика, и все время боятся, как бы их не облапошили. Такие родители заваливают учителя безграмотными записками с дикими требованиями и передают их с детьми, которые читают эту околесицу по дороге в школу. Под конец второй недели Дороти получила записку от родителей Мэйбел Бриггс, одной из самых успевающих девочек в классе:

Уважаемая мисс,

Будьте пожалуста добры давать Мэйбел пабольше арифметики. Я так чую вы даете ей чтото не практичное. Все эти карты и всяко-разно. Она хочит практичную работу, а не всю эту ерундистику.

Так что попрошу пожалуста пабольше арифметики.

И астаюсь,

Искрини Ваш,

Джо. Бриггс

P.S. Мэйбел говорит вы хочите начать с ней какие то десятичные дроби. Я не хочу ей никаких дробей, я хочу ей арифметику.

Так что Дороти отстранила Мэйбел от географии и стала вместо этого давать ей больше арифметики, чем довела девочку до слез. Новые записки от родителей не заставили себя ждать. Одна родительница выразила беспокойство по поводу того, что ее дочери дают читать Шекспира. Она-де слышала, что «этот мистер Шекспир» сочиняет театральные пьесы, а так ли уверена мисс Миллборо, что они не слишком аморальны? Сама она «отродясь не ходила в кино, а в театр и подавно» и считала, что даже ЧИТАТЬ театральные пьесы «чризвычайно рисковано», и т. д. и т. п. Впрочем, она несколько успокоилась, узнав, что мистер Шекспир давно умер. Мертвым он внушал ей меньше опасений. Кто-то из родителей хотел, чтобы его дочь побольше налегала на чистописание, а кто-то считал, что учить французский — пустая трата времени; претензии шли одна за другой, заставляя Дороти коверкать тщательно составленное расписание. Миссис Криви ясно дала ей понять, что она должна выполнять любые требования родителей или хотя бы делать вид. Во многих случаях это было практически невозможно, поскольку в классе наступал бардак, если один ребенок учил, к примеру, арифметику, а все остальные — историю или географию. Но в частных школах слово родителя — закон. Такие школы держатся, подобно частным лавочкам, за счет ублажения своих клиентов, и, если родитель хочет, чтобы его ребенок не учил ничего, кроме бирюлек и клинописи, перед учителем встает выбор: согласиться или потерять ученика.

Чем больше родители узнавали от школьниц о методах Дороти, тем больше росло их беспокойство. Они не видели ни малейшего смысла в этих новшествах, вроде пластилиновых карт и поэтических чтений, тогда как старая механическая зубрежка, так ужасавшая Дороти, была для них образцом здравомыслия. Родители все больше возмущались, а их записки пестрели словом «практичность», что сводилось, по сути, к требованию давать побольше чистописания и арифметики. А вся их арифметика не шла дальше сложения, вычитания, умножения и той же «практичности», рядом с которой деление столбиком было не более чем занятным фокусом, не имеющим реальной пользы. Очень мало кто из них мог вычислить сумму дробей, и они не горели желанием обучить этой странной забаве своих детей.