1984. Дни в Бирме

Довольно скоро и без особых усилий Дороти удалось приучить их думать самостоятельно. С ее подачи они стали писать эссе своими словами вместо того, чтобы переписывать всякую галиматью о том, как птички чирикают на деревьях и цветочки выпускают лепесточки. Арифметику Дороти хорошенько встряхнула и стала учить младших девочек умножению, а старших — делению в столбик и действиям с дробями; три девочки обнаружили такие успехи, что она собиралась давать им десятичные дроби. А во французском она дала основы грамматики вместо набивших оскомину «Passez-moi le beurre, s’il vous plait» и «Le fils du jardinier a perdu son chapeau». Выяснив, что никто из учениц не знает очертаний ни единой страны (хотя некоторые знали, что столица Эквадора — Кито), она принялась лепить с ними из пластилина на фанере большую карту Европы, копируя ее из атласа. Девочки пришли в восторг и на каждом уроке просили Дороти продолжать карту. А еще она увлекла их (за исключением шестерых самых маленьких и Мэвис Уильямс, специалистки по крючкам) чтением «Макбета». Ни одна из них сроду ничего не читала по доброй воле, кроме разве что «Газеты для девушек»[258]; но они охотно взялись за Шекспира, как и всякий ребенок, если не мучить его синтаксическим и грамматическим анализом.

Труднее всего шла история. Дороти даже не сознавала, как трудно детям из бедных семей составить хотя бы элементарное представление об истории. Любой из благородного сословия, каким бы невежей он ни был, имеет хотя бы общее понимание истории — он может представить римского центуриона, средневекового рыцаря, вельможу восемнадцатого века; такие понятия, как Античность, Средневековье, Возрождение или промышленная революция, хоть что-то значат для него. Но эти дети выросли в семьях, где не читали книг, и их родители рассмеялись бы, услышав, что прошлое имеет какое-то значение для настоящего. Девочки никогда не слышали о Робин Гуде, никогда не играли в роялистов и пуритан, никогда не задумывались, кто построил английские церкви или что означает «Fid. Def.»[259] на монетах. Но были две исторические личности, о которых слышали — за редким исключением — все девочки: Колумб и Наполеон. Бог весть, почему так — возможно, эти двое просто встречались в газетах чаще других. Казалось, они разбухали в детских умах, словно Твидлдам и Твидлди[260], заслоняя собой все остальное прошлое. На вопрос Дороти, когда изобрели автомобили, одна девочка, лет десяти, сказала, чуть робея:

— Колумб их изобрел, лет тысячу назад.

Среди старших девочек, как обнаружила Дороти, были такие, кто перечитал «Стостраничную историю» аж по четыре раза — от Боудикки до первого Юбилея[261] — и почти ничего не запомнил. Впрочем, подобная дребедень того и не стоила. Дороти стала учить их истории заново, от вторжения Юлия Цезаря, и сперва пыталась читать им вслух библиотечные книги, но это оказалось пустой тратой времени, поскольку девочки не понимали большинства слов. Так что Дороти пришлось положиться на собственные небогатые знания и излагать историю своими словами, стараясь нарисовать в неразвитых детских умах картины прошлого и, что еще труднее, пробудить к ним интерес. Но затем Дороти осенило. Она купила рулон простых дешевых обоев и стала делать с девочками историческую аппликацию. Они разметили рулон на века и года и стали наклеивать в нужных местах рисунки рыцарей в доспехах, испанских галеонов, печатных станков и паровозов из детских альбомов. Такая аппликация, приколотая к стене и день ото дня разраставшаяся, представляла собой наглядную панораму английской истории. Девочкам эта затея понравилась даже больше, чем пластилиновая карта. Дороти заметила, что они проявляли больше сообразительности, когда требовалось что-то сделать, а не просто выучить. Уже шли разговоры о том, чтобы сделать контурную карту мира из папье-маше, размером четыре на четыре фута, если только Дороти удастся «упросить» миссис Криви разрешить им возиться с водой и клеем.