1985

— Сначала вы сказали «нет», потом спросили, откуда я. Называйте меня исламистом, не более того. Ислам — это страна, в той же мере, что и ваша ОКния. Идеи и верования — вот на чем строятся страны. Великая разница между исламом и материалистическими синдикалистскими государствами — это разница между Богом и бутылкой пива. Вас это шокирует?

— Нисколько. — Сон Бева возвращался к нему кусками, отрыжкой.

— Вы ежитесь. Вам холодно? Включить обогреватель?

— Нет-нет, спасибо. Вы говорили про ужасные перемены. Я запоздало среагировал.

— Меня тоже дрожь пробирает, когда я о них думаю, — отозвался исхудалый. — Но я дрожу не за себя. Нет, нет, нет, не за себя.

Пошел слабый снег.

14 Превыше всех благ земных [30]

Адрес гласил: дом 44 по Глиб-стрит, то есть в родном — некогда — для Бева Чизвике. Перед тем как позвонить в дверь, Бев еще раз сверился с адресом на последней странице «Свободных британцев». Это был очень ветхий дом в череде стоящих встык таких же, с захиревшим палисадником и переполненным мусорным баком. Открыла ему что-то жующая девушка с кудряшками штопором, в зеленом костюме и с желтой эмалевой эмблемой на лацкане.

— Вам придется подождать там, — сказала она, кивком указывая на комнату справа.

Но по лестнице без ковровой дорожки уже скатился усатый мужчина с какими-то документами в руках: опять же зеленые форменные штаны, белая рубашка. Хитровато глянув на Бева, он отдал девушке бумаги:

— По пять экземпляров каждого, Берил. Боже ты мой, мы знакомы?

Это уже было Беву.

— Подождите-ка! — удивился Бев. — Вы у нас последнюю инспекцию проводили. Из ГИБПа. Ваша фамилия Форстер.

— Фолкнер. И действительно, я служил в Главной инспекции боевой подготовки Его величества. Вы ведь валлиец, да? С каким-то валлийским именем? Пришли устраиваться на работу?

— Я пришел узнать, нельзя ли получить какой-нибудь офицерский чин. Моя фамилия Джонс. Магистр гуманитарных наук, университет…

— Подождите, схожу за пиджаком, очень уж тут душно. У меня как раз сейчас перерыв. И так в горле пересохло… Берил, скажи демократ-майору, пусть сам тут пока справляется, ладно? Мы с этим джентльменом будем в «Перьях».

В баре при «Перьях» Фолкнер, на желтой эмблеме которого был вытеснен черный майорский ромб, залпом опрокинул свой джин с тоником и заказал еще. Бев умял тарелку сэндвичей с чатни и сыром и теперь маленькими глотками смаковал двойной скотч.

— Ну и стоит же все это! — вздохнул Фолкнер. — Ну да ничего, недолго еще осталось.

— Хотите сказать, что цены снизятся?

— Хочу сказать, что больше просто не будет, — отозвался Фолкнер. — Адская выйдет заваруха, но ее не избежать. Ну да не важно, не важно, о главном.

Он осмотрел потрепанного, но чисто выбритого Бева. Фолкнер был опрятным, кокетливым, хорошеньким, лукавым, его напомаженные блестящие черные волосы — разделенными на пробор, точно выведенный по линейке.

— Так вы из непослушных? Ладно, не говорите. Меня поимели за мой стостраничный отчет о состоянии преподавания наук в средней школе. «Если вам не нравится…» — сказал я… Остальное сами знаете. Какого рода работу вы ищете?

— А какого рода работа есть?

— Записью на офицерский чин занимаются на самом верху. Его светлость так пожелали. Я не могу позвонить в «Аль-Дорчестер», но он точно будет там завтра. Можете поехать с запиской.

— Его светлость?

— О, мы его так кличем. Я про начальника. Про шефа полка. Лоуренс — не настоящее его имя. Он даже не англо-ирландец, или кем там еще был Т. Э. бравый Аравийский. Деньги хорошие. Деньги очень хорошие.

— Жилье?

— Женаты?

— Моя жена сгорела до смерти перед самым Рождеством. Когда пожарные забастовали. У меня есть дочь. Тринадцать лет. Умственно отсталая. Жертва лекарства для облегчения родов. Послушайте, можно мне еще вот этого? — Стакан из-под виски у него в руке дрожал.

— Конечно, можно. — Фолкнер поманил бармена. — И хорошенькая, да?

— Пожалуй, но только лахудрой и назовешь. — Господи, не следовало бы так говорить о собственной дочери. — Сексуально не по годам зрелая. Телевизионная зависимость.

— С ваших слов, самая обычная тринадцатилетняя девочка. Когда поедете в «Аль-Дорчестер», прихватите ее с собой.

— Зачем? Спасибо. — Взяв свой новый свежий двойной, он плеснул туда содовой.

— Там обо всяком захотят узнать, — неопределенно откликнулся Фолкнер. — Я вам сейчас записку черкну. — Он накорябал что-то в блокноте и, вырвав страницу, свернул и отдал Беву, потом спросил: — Вы религиозны?

— Религиозен? А это важно?

Фолкнер ждал.

— Ну, меня воспитали в лоне методистской церкви. Разумеется, я завязал. Теперь я ни к какой церкви не принадлежу. Бог забросил мир.

— А, — протянул Фолкнер. — Не каждый так бы сказал. Я принадлежу к унитарной. Это помогает. Его светлость пожелает знать. Он яростно поносит общество, обезумевшее от материализма. Он считает, что единственный ответ — возвращение к Богу. Он захочет знать, как вы к этому относитесь.

— Жилье? — повторил свой вопрос Бев.

— Как обычно. Боюсь, никаких квартир для семейных. Но возьмите с собой вашу дочку в «Аль-Дорчестер». Попросите номер Абу-Бакар. Где вы остановились?