1987, Горячие деньги

Малкольму сразу понравился ипподром Санта-Аниты. Мне тоже. Он просто не мог не понравиться. Королевские пальмы у входа поднимались к небу на сотни футов, длинные оголенные стволы с пышными султанами листьев на верхушке, темно-зелеными на фоне голубого неба. Здания цвета морской волны с башнями и шпилями, на балконах - серебристые металлические ограждения в форме пальмовых листьев, на окнах - узорные золотистые решетки. На первый взгляд это больше походило на дворец, чем на ипподром.

Рэмзи Осборн дал Малкольму кучу наставлений и рекомендаций, и его хорошо приняли в высших кругах Клуба. Он с первой же минуты почувствовал себя там как дома, словно родился и вырос в мире скачек. Я завидовал той легкости, с которой он всегда вписывался в любое общество. Не знаю, как у него это получалось, что давало ему такую свободу, - может быть, он научился со временем, может быть, это из-за его миллионов, может - из-за его особенного чутья на успех.

Пока Малкольм разговаривал с едва знакомыми людьми о большом будущем скрещивания американских и европейских породистых лошадей, я размышлял о вчерашнем телефонном звонке старшему инспектору Эйлу. Из-за восьмичасовой разницы во времени для него это был уже почти вечер, и я даже не надеялся застать его в участке с первой попытки. Но он был на месте и ответил с нескрываемым раздражением:

- Вы звонили целую неделю назад!

- Да, извините.

- Где вы?

- Неподалеку. Я разыскал отца, - ответил я. Его голос звучал в трубке так ясно, будто он говорил из соседней комнаты. Наверное, меня он слышал так же хорошо, значит, он даже не догадается, что я не в Англии.

- О Господи!

Я рассказал инспектору, где Малкольм спрятал детонаторы.

- Среди сочинений Диккенса, на месте «Лавки древностей» - такая же надпись на коробке.

Потрясенный инспектор долго молчал, потом выдавил:

- Невероятно!

- Все книги старинные, полные собрания сочинений в кожаных переплетах. Поэты, философы, романисты - все это собирала когда-то моя бабушка. Мы иногда брали книги почитать, но каждый раз ставили на место. Отец хорошо нас вышколил.

- Вы хотите сказать, что любой, кто брал почитать книги, мог наткнуться на детонаторы?

- Видимо, да - они же стояли там целых двадцать лет.

- Вы знали, что они там?

- Нет. Я не особенно увлекался такими книгами. Больше ездил верхом.

Я подумал, что Люси в детстве, наверное, чувствовала себя как рыба в воде среди этих книжек со стихами.

Но двадцать лет назад ей было уже двадцать два и она писала свои собственные бессмертные творения. А больше никто из нас литературой не интересовался. Некоторые из бабушкиных книг, наверное, ни разу не открывались.

- Это не укладывается в голове. Ведь если кто-то захотел бы сделать бомбу, детонаторы всегда были под рукой! - пожаловался Эйл.

- Или наоборот, - сказал я. - Кому-то попались в руки детонаторы, и он решил сделать бомбу.

- Эта разносторонняя образованность вашей семьи просто выводит меня из себя! Каждый мог иметь доступ к взрывчатым веществам, ни у кого нет достоверного алиби… кроме госпожи Деборы… Каждый мог изготовить часовое устройство, и практически у каждого из вас есть мотивы для убийства!

- Возмутительно! - согласился я.

- Даже хуже. Где ваш отец?

- В безопасности.

- Вы же не можете скрываться всю жизнь!

- Не рассчитывайте увидеть нас еще неделю или две. Как продвигается ваше расследование?

Инспектор решительно ответил:

- Продолжаем опрос ваших родственников. Если у вас появятся какие-нибудь новые сведения, сразу же сообщите мне.

- Конечно.

Он неожиданно сказал:

- Когда я был моложе, мне казалось, что у меня чутье на преступников. Но с тех пор мне довелось повидать растратчиков чужих денег, которым я готов был доверить свои собственные сбережения, и убийц, которым я мог бы отдать в жены свою дочь. Убийцы с виду ничем не отличаются от обычных людей. - Он помолчал немного и спросил: - Кто-нибудь в вашей семье знает, кто убил Мойру Пемброк?

- Не думаю.

- То есть?

- Один или двое наверняка знают, но не говорят. Я переговорил с каждым. Никто даже не догадывается, никто никого конкретно не обвиняет. Они просто ничего не хотят знать, не хотят признаваться в чем-то даже себе, не хотят смотреть правде в глаза. Не хотят неприятностей.

- А вы?

- Я тоже не хочу неприятностей, но я не хочу, чтобы меня или моего отца убили.

- Вы считаете, что ваша жизнь в опасности?

- Да, точно так, как это было с Мойрой.

- Как главного наследника?

- Что-то вроде того. Только я унаследую столько же, сколько остальные. Отец написал новое завещание. Я рассказал остальным, но они не поверили.

- Так покажите им завещание.

- Хорошая мысль. Спасибо.

- А вы, вы сами знаете?

- Не знаю.

- Какие нибудь догадки?

- Догадки - это еще не доказательство.

- Хочу напомнить, что ваш долг…

Я прервал его:

- Я ничего вам не должен. Я не должен поднимать шум из-за пустяков. Мой долг перед семьей - делать все наверняка, либо не делать ничего.