Жокеев попросили остаться в паддоке для краткого совещания. Когда я вернулся туда, они стояли, сбившись в кучки, и смотрели недоверчиво и угрюмо.
Не понимая такого отношения, я начал:
- Завтра вам предстоит просто притворяться, что проходят нормальные скачки. Делайте то, что обычно делаете перед тем, как выйти на старт.
Один из них почти враждебно перебил меня:
- Это правда, что вы когда-то были жокеем-любителем?
- Ну да, в течение трех сезонов.
- Почему вы бросили это?
Я нахмурился: это было не их дело - задавать такие вопросы и, уж конечно, не таким инквизиторским тоном, но мне нужно было их сотрудничество, и я спокойно ответил:
- Вместо этого я отправился в Голливуд делать фильмы о лошадях.
Молчание.
- В чем дело? - спросил я.
После долгой паузы один из них сказал мне:
- О вас говорилось в «Барабанном бое»…
- А… - Теперь все стало ясно. Я смотрел на холодное, циничное выражение их лиц. Мне нужно было, чтобы эти жокеи завтра вложили в скачки все свое сердце, и я абсолютно ясно видел, что они не собираются этого делать.
Как странно, думал я, пошатнувшийся авторитет перед лицом съемочной группы я легко восстановил и только для того, чтобы обнаружить сейчас, что я лишился уважения людей, которых, как сам считал, понимаю. Я спросил, смотрели ли они Линкольнский забег и видели ли мой диалог с Грегом Компассом? Никто не видел. Они были слишком заняты работой. Они участвовали в скачках.
И тогда я сказал:
- Если кто-либо из вас сомневается, стоит ли завтра хорошо поработать на меня, я предлагаю ему состязаться со мной в скачках здесь и сейчас.
Я не знал, что собираюсь сказать, пока не выговорил это. Но раз уж я сказал, пути назад не было.
Они смотрели на меня. Я продолжил:
- Я не невежда, не шут и не тиран. Газеты лгут. Как это бывает, вы, конечно, знаете?
Они немного расслабились, кое-кто уставился себе под ноги вместо того, чтобы смотреть мне в лицо, но один из них медленно и молча расстегнул свою замечательную рубашку в зеленую и белую полоску. Он снял ее и протянул мне. Под рубашкой у него был обычный синий свитер с белым шарфом вокруг шеи.
Я отцепил от пояса мини-рацию и связался с Эдом.
- Ты где? - спросил я.
- В паддоке.
- Хорошо. Пришли сюда три лошади, под седлом и в упряжи, каждую пусть ведет грум.
- Ясно. Которые три?
- Три самые быстрые, - велел я. - И доктора, которого мы привезли с собой. Попроси его прийти в паддок.
- Вам не надо изображать героя, - cказал один из жокеев. - Мы принимаем ваши объяснения.
Однако тот, кто снял свои цвета, продолжал протягивать их мне, как перчатку в знак вызова.
Я расстегнул «молнию» своей штормовки, снял ее и бросил на траву. Потом туда же последовали свитер и рубашка. Под рубашкой у меня не было ничего, но я не чувствовал, как ветер холодит мою кожу: некогда было думать об этом. Я надел предложенную мне бело-зеленую рубашку и указал на шарф. Так же молча он был протянут мне и я завязал его, благодаря звезды, что помню, это делается.
Поскольку сегодня была всего лишь репетиция, к тому же пешая, никто не позаботился о хлысте и никто из жокеев не надел обычные защитные приспособления для тела, предохраняющие упавших наездников от копыт лошадей. Никто не упомянул об этих упущениях. Я застегнул рубашку и заправил ее в брюки, потом взял y кого-то защитный шлем с алым верхом.
Показался Эд, ведущий трех лошадей.
Неожиданно рядом со мной возник Монкрифф и спросил:
- Что, черт побери, ты тут творишь?
- Собираюсь скакать. - Я надел шлем и оставил ремешок болтаться.
- Ты не можешь это сделать!
- Будь другом и не снимай, если я упаду. Монкрифф простер руки и воззвал к жокеям:
- Вы не можете позволить ему это. Остановите его.
- Они читали «Барабанный бой», - коротко бросил я. - Хотим мы, чтобы завтра хоть одна зараза изображала скачки, или не хотим?
Монкрифф все отлично понял, но продолжал издавать бессвязные причитания о страховке, боссах, О'Харе и о том, что будет с фильмом, если я сломаю шею.
- Заткнись! - рявкнул я.
- Томас!
Я усмехнулся и сказал жокеям:
- Двое из вас могут состязаться в скачках со мной. Сожалею, что не могу привлечь вас всех, но завтра все наши лошади должны будут бежать и им необходимо быть свежими. Поэтому только двое. Кого вы выберете. Мы сделаем один круг с препятствиями, без переносных барьеров, поскольку устанавливать их уже некогда.
Молчание.
Втайне забавляясь происходящим, я подождал, пока Эд вместе с лошадьми не подошел к нам и не уставился потрясенно на мою недвусмысленную одежду.
- Эд, выведи машину сбоку от дальних дорожек, - я показал ему, куда именно, - и сделай круг впереди нас. Возьми с собой доктора на случай, если кто-нибудь упадет. Вон он. - Я указал рукой. - Сейчас он подойдет.
У Эда был потрясенный вид.
- Я не могу поверить в это, - сказал Монкрифф.
Кто-то из жокеев произнес:
- Мы потеряем лицензии, если решим соревноваться с вами.