1995, Дорога скорби

Не ожидая ничего особенного, я спросил:

- Для кого?

- Написано, что для миссис Гордон Квинт.

Я что-то бездумно пробормотал, у меня буквально перехватило дыхание.

Джинни? Эта ткань принадлежала Джинни?

- Не помню ни ее и ничего об этом заказе, - сказала Триш Хаксфорд.

- Но цвета совпадают. Должно быть, это тот самый заказ. Не думаю, что я делала ткань в таких же цветах для кого-то еще. - Она посмотрела на черные пятна на принесенном мной лоскуте. - Какая жалость! Я думаю о своих тканях как о сделанных на века. Они легко могут прожить две сотни лет. Мне нравится идея, что я оставляю после себя в мире что-то красивое. По-моему, вы думаете, что я сентиментальная старая перечница.

- Я думаю, что вы великолепны, - правдиво сказал я и спросил:

- А почему ваш номер изъят из справочной, если вы ведете бизнес?

Она рассмеялась.

- Ненавижу, когда меня отрывают от работы. Она требует огромной сосредоточенности. У меня есть сотовый телефон для друзей - я могу выключить его, - и у меня есть агент на Ближнем Востоке, который передает мне заказы. И почему только я вам об этом рассказываю?

- Мне интересно.

Она закрыла папку и водворила ее обратно на полку.

- Как вы думаете, миссис Квинт не захочет заказать еще ткани, чтобы заменить этот испорченный кусок?

Миссис Квинт разбилась, прыгнув с шестнадцатого этажа.

- Не знаю, - сказал я.

По дороге домой я свернул на обочину, чтобы позвонить Дэвису Татуму по телефону, который он мне дал, ему домой. Он был дома и, кажется, обрадовался моему звонку, желая узнать, что я нашел.

- Завтра, - сказал я, - я нанесу визит в «Топлайн фудс». Кто назвал вам имя Оуэна Йоркшира?

Он не понял:

- Простите, что вы сказали?

- Дэвис, - мягко произнес я, - вы хотите, чтобы я взглянул на Оуэна Йоркшира и компанию, но почему? Почему он?

- Я не могу вам сказать.

- Означает ли это, что вы обещали не говорить или что вы не знаете?

- Это означает… просто возьмите и посмотрите на него.

- Сэр Томас Улластон, который в прошлом году был главным распорядителем Жокейского клуба, рассказал Арчи Кирку об этом дельце с цепью, а Арчи Кирк рассказал вам. Так не от Арчи ли Кирка вы узнали имя Оуэна Йоркшира?

- Черт, - сказал он.

- Я люблю знать, во что впутываюсь.

После паузы Татум сказал:

- Оуэна Йоркшира дважды видели в приемной «Памп». Мы не знаем, что он там делал.

- Спасибо, - сказал я. - Этого довольно?

- Для начала. А еще - мой сотовый телефон теперь безопасен. Больше никаких утечек. До свидания.

Я приехал в Лондон, поставил машину в подземный гараж и пошел по аллее между высокими домами, которая вела на противоположную от моей квартиры сторону площади. Я шел тихо и в любом случае осторожно и остановился, увидев, что уличный фонарь прямо напротив моего окна не горит. Мальчишки иногда кидают в него камнями, чтобы разбить стекло. Обычно то, что фонарь не горит, не вызывает у меня дрожи в позвоночнике и не заставляет мою руку от плеча до кончиков пальцев вспоминать о Гордоне Квинте. Обычно я пересекаю площадь насвистывая, с намерением утром позвонить насчет того, чтобы фонарь починили. Но все было не как обычно. В центральном саду были закрыты оба входа - ворота с моей стороны и те, которые были возле моего дома. Стоя в тени, я нашел положенный жильцам дома ключ от садовых ворот, тихо перешел через дорогу и отпер ближние ворота. Ни шевеления. Я открыл ворота, проскользнул внутрь и закрыл их за собой. Ни звука. Я медленно двигался от одной тени до другой, наполовину освещенные ветви колыхались под ветерком, желтые листья парили, как привидения.

Возле дальних ворот я остановился и стал ждать. Там могло никого не быть. Я зря боялся. Свет на улице не горел.

Такое случалось много раз…

Я стоял, прижавшись спиной к дереву, пережидая, пока моя тревога не пройдет настолько, что я смогу отпереть вторые ворота и перейти через дорогу к своей входной двери. Городской шум доносился слабо. В тупике площади не проехала ни одна машина.

Я не могу стоять здесь всю ночь, подумал я… и тут увидел его.

Он сидел в машине, припаркованной в нескольких метрах. Это был, несомненно, Гордон Квинт. Его голова за лобовым стеклом повернулась. Он смотрел прямо вперед, ждал меня со стороны дороги или на тротуаре.

Я стоял неподвижно, как будто прирос к дереву. У него навязчивая идея, подумал я. Обжигающая ярость, владевшая им в понедельник, превратилась не в горе, а в жажду мести. Меня не было в квартире примерно тридцать часов. Сколько он уже сидит здесь и ждет? Однажды преступник подстерегал меня почти неделю, прежде чем я, ничего не подозревая, попался в его западню.

Навязчивая идея - вот что самое страшное, вот чего труднее всего избежать.

Я отступил, боясь, что он заметит мое движение, но он не думал о том, что я могу появиться из сада. От дерева к дереву, огибая лужайки, я вернулся к воротам, перешел дорогу и пошел по аллее, со страхом ожидая крика, погони и, может быть - он ведь фермер, - даже выстрела.