1999 № 01

В письме графу Бенкендорфу Пушкин пишет 1 июня 1835 года: «Ныне я поставлен в необходимость покончить с расходами, которые вовлекают меня в долги и готовят мне в будущем только беспокойство и хлопоты, а может быть нищету и отчаяние. Три или четыре года уединенной жизни в деревне снова дадут мне возможность по возвращении в Петербург возобновить занятия, которыми я пока еще обязан милости его величества…» Тогда же, через две недели, Пушкин пишет В. А. Дурову из Петербурга в Елабугу: «…деньги дело наживное. Главное, были бы мы живы». Сейчас бы сказали: он как в воду глядел. Но уехать из «свинского Петербурга» в деревню не удалось. И уже 4 июля Пушкин отступает: «Государю угодно было отметить на письме моем к Вашему сиятельству, что нельзя мне будет отправиться на несколько лет в деревню, иначе как взяв отставку». А отставка – это запрет на вход в архивы. Так, может быть, дорога к Черной речке и началась тем летом?

Или все-таки позже… Например, 4 ноября 1836 года, когда утром городская почта доставила поэту и его ближайшим друзьям анонимное письмо-пасквиль, в котором Пушкин объявлялся рогоносцем. И в тот же день произошло еще одно роковое событие, о котором мы узнали, только получив доступ к письмам.

А может быть, это судьба, и версты по этой дороге надо отсчитывать с самого первого дня, с четверга 26 мая 1799 года, со дня Вознесения, когда поэт родился? П. И. Бартенев писал о Пушкине, что «важнейшие события его жизни все совпадали с днем Вознесения».

В воспоминаниях В. А. Соллогуба есть любопытная фраза. Так и хочется вырвать ее из контекста. Соллогуб пишет: «Итак, документы, поясняющие смерть Пушкина, целы и находятся в Париже». Соллогуб был прав, хотя имел в виду совсем другое. Речь шла о пакете с документами, который фельдъегерь вручил Жоржу Дантесу на границе при его высылке из России. Несколько лет назад в парижском архиве Дантеса, у его правнука барона Клода, нашлись двадцать пять писем Жоржа Дантеса, которые он писал барону Геккерну в течение двенадцати месяцев начиная с весны 1835 года. Голландский посланник на год уехал в отпуск за пределы России. Этим отпуском он хотел воспользоваться, чтобы усыновить Жоржа Дантеса. Для чего требовалось специальное разрешение голландского двора и согласие семьи. Весь этот год будущие отец и сын переписывались. В своих письмах Дантес делился петербургскими новостями. Мы узнаем о пушкинском Петербурге, увиденном глазами Дантеса. И, конечно, в центре всех новостей – роман с Натальей Николаевной Пушкиной. Ответных писем Геккерна мы не знаем. Но его голос, как эхо, улавливаем из писем сына. И хотя упоминания о самом Пушкине в письмах почти нет, события, о которых пишет Дантес, необычайно важны для понимания душевного состояния поэта в этот страшный для него год. Говоря словами Соллогуба, речь идет о «документах, поясняющих смерть Пушкина».

До самого последнего времени мы знали только два коротких отрывка из двух писем Дантеса. Их получил Анри Труайя от внука Жоржа Дантеса и опубликовал вскоре после войны. Затем М. А. Цявловский опубликовал в «Звеньях» их русский перевод. Публикация вызвала настоящую сенсацию. Сам М. А. Цявловский писал в комментарии: «Ответное чувство Натальи Николаевны к Дантесу теперь… не может подвергаться никакому сомнению». Большое значение этим двум фрагментам писем придавала и С. Л. Абрамович, выдающийся исследователь последнего года жизни Пушкина. Она писала: «Письма Дантеса, опубликованные французским писателем Анри Труайя, относятся как раз к этому времени – к началу 1836 года. Они могли бы многое прояснить, если бы не были вырваны из контекста всей переписки. Взятые вне этого контекста и без учета особенностей эпистолярного стиля и бытовой культуры эпохи, они подают повод для крайне субъективных суждений». Теперь благодаря публикации Серены Витале все письма известны, и бояться «субъективности» уже нет оснований.

Факты и версии, собранные друзьями Пушкина, его секундантом и современниками, мы знаем. Но правда неделима, и двух «правд» не бывает. По другую сторону барьера стоял Жорж Дантес. Он тоже многое знал и многое пережил. И сейчас, когда его доверительные письма и признания Геккерну стали наконец известны, дорогу к Черной речке нужно пройти снова. И пройти ее не только с Пушкиным, но и с Дантесом. Ничего не поделаешь… У Пушкина мы читаем: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Да, такова природа человека. Но когда идет речь о Пушкине, возвышает не обман, а истина. Сейчас появилась возможность подойти к ней ближе.

Перечитаем документы, как старые, уже хорошо известные и исследованные, так и новые, ставшие доступными меньше трех лет назад.