1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  - Я не знаю, что таится в твоей душе, пока ты мне не расскажешь, а то, что ты мне рассказала сегодня, дитя мое, было просто некой стратегией или уловкой. Но Господь шепчет мне на ухо, что это - не вся правда. Он шепчет мне, что ты постоянно винишь себя то в одном, то в другом. Конечно, я могу ошибаться, - добавил он, извиняясь, вдруг остановился и замолчал. Я видела, что он о чем-то жалеет.

  - Но это хорошо, - спустя некоторое время сказал священник тихо, почти застенчиво. - Винить себя - это хорошо. Потому что со временем ты можешь исцелиться.

  - Что мне делать? - спросила я.

  - Молись, - ответил он просто. - И работай. Вот что велит нам делать религия. Я знаю только это. Ты сожалеешь о своих грехах? Раскаиваешься?

  - Сожалею и раскаиваюсь, - пробормотала я.

  - Пять 'Отче наш' и пять 'Дева Мария', - сказал священник. - Отпускаю тебе твои грехи.

  Потом он начал молиться. Меня он больше слушать не хотел.

  

  Однажды утром, две недели спустя, я нашла в кошельке мужа сиреневую ленту.

  Хочешь верь, хочешь - нет, но я никогда не рылась в кошельке или карманах мужа. Ничего у него не брала. Он давал мне всё, что я просила, так что зачем мне было воровать? Знаю, многие женщины воруют у мужей из чувства долга, это у них - почти как добродетель. Женщины вообще много чего делают во имя добродетели. 'Я - не какая-нибудь распутница', - говорят женщины и делают то, к чему у них совсем не лежит душа. Но я не такова. Я не хвастаюсь. Просто не такова.

  Я заглянула в его кошелек в то утро только потому, что он позвонил и сказал, что забыл его дома и пришлет за ним одного из посыльных. Ты скажешь, это - не причина, да, конечно. Но в его голосе было что-то странное, какая-то спешка, почти восторг. Его голос в телефонной трубке звучал взволнованно. По его голосу можно было понять, что эта маленькая забывчивость для него что-то значила. Такие вещи слышишь не ушами, а сердцем.

  Это был кошелек из крокодильей кожи, который он доставал сейчас, ты его видела. Я тебе говорила, что это я ему его подарила?...Он преданно им пользуется. Я тебе говорила, что этот человек - преданный и честный. Он хранит верность даже предметам. Ему хотелось всё хранить и за всем присматривать. Это говорил в нем буржуа, благородный буржуа. Не только предметы ему хотелось беречь, но и всё, что казалось ему радостным, красивым, ценным и важным в жизни, много чего: хорошие привычки, способ действий, мебель, христианская этика, мосты, творения нечеловеческого труда, подлинность и страдания, гениев и рабочих...Это всё были для него части одного целого: он любил мир и хотел его спасти от опасности. Люди это называют культурой. Мы, женщины, не используем столь громкие слова в разговоре друг с другом. Достаточно хранить мудрое молчание, когда мужчины начинают сыпать латинскими цитатами. Нам ведома подлинная суть вещей. Им ведомы лишь концепции. Это обычно - разные вещи.

  Но вернемся к кошельку из крокодильей кожи. Муж следил и за кошельком, потому что он был красивый, тонкой работы, и потому что я его ему подарила. Когда нужно было починить кошелек, муж его чинил. Он был педантичен в деталях. Однажы он сказал, смеясь, что он - настоящий авантюрист, потому что авантюристом можно быть лишь при условии, если вокруг тебя порядок и ты заботишься о вещах... Ты удивлена? Да, я тоже часто удивлялась, когда он такое говорил. Жить с мужчиной очень тяжело, дорогая: видишь ли, у них есть душа...

  Хочешь сигарету?...Я закурю, потому что немного волнуюсь. Когда вспоминаю эту сиреневую ленту, всегда возвращается эта тревога.

  Как я уже сказала, было что-то в его голосе в тот день. Не в его правилах было завонить домой из-за таких мелочей. Я предложила принести кошелек на фабрику в обед, если он ему так нужен. Но муж поблагодарил меня и отказался. 'Положи его в конверт, - сказал он. - Посыльный скоро придет'.

  Теперь я решила изучить кошелек, каждую щель и закуток. Впервые в жизни я делала нечто подобное. Поверь, я изучала его очень внимательно.

  В самом дальнем отделении лежали деньги, визитка Института инженеров, восемь монет по десять филлеров и пять монет по двадцать филлеров, кроме того, там были его водительские права и сезонный абонемент в баню с фотографией. Фотографию сделали десять лет назад, он тогда как раз постригся, мужчины тогда выглядят до смешного моложе своего возраста, словно только что завалили экзамены в школе. Еще там было несколько визиток, просто имя, никакой виньетки и указания должности. К таким вещам он относился однозначно. Никаких гербов и вензелей, вышитых на белье или выгравированных на столовом серебре. Не то чтобы он это презирал, но тщательно скрывал от мира. Он говорил, что звание человека определяется только его характером. Иногда он неожиданно что-нибудь такое говорил - из гордости или чувствительности.