2+2

— Потому что сегодня перед университетом Лариса очень громко толкала речь на тему того, что в борьбе все средства хороши, — насмешливо фыркнула я в ответ. — А рядом сидела она и с очень большим интересом косилась на нас. Думаю, обратила внимание на упоминание руководителя в беседе. И заинтересовалась контекстом.

— Это все, конечно, отлично, но ситуацию не поясняет.

— Кажется, что это жена Адама Брауна! — на одном дыхании выпалила я.

— С чего это?

— Фото на столе, кольца и отношение в целом, — сдала всю имеющуюся информацию я и, чуть помедлив, дополнила: — Ну, и я последней выходила, успела увидеть, как она подходит и кладет руки на плечи профессору. Вряд ли так стала бы себя вести посторонняя девушка.

— Интересно, если она обратила внимание на вашу беседу, то сказала про это мужу?

— Мне кажется, на это не стоит рассчитывать, — со вздохом помотала головой я. — Мы уже начали воевать сами, так не будем же полагаться на помощь со стороны. Она могла не сделать никаких выводов из услышанного. Да и если не знала предыстории, то это смотрелось как обычные девичьи дрязги. Зато Лоре повод для размышления дан, что тоже хорошо, согласись.

— Согласен. — Никита взъерошил волосы, а следом, неожиданно притянув меня к себе за плечи, поцеловал в висок и предложил: — Поехали домой? Предлагаю сначала выспаться во всех позах, а вечером заказать еду и как следует отпраздновать. Мы сделали их, Никс! Сделали!

— Да! — невольно улыбнулась в ответ я, не чувствуя совершенно никакого отторжения к такому его обращению, и мы направились к метро.

Глава 19

/Никита Данилов/

Никогда не верил в чувство великой кармической справедливости, но вот сегодня убедился, что иногда оно все же существует.

Для этого достаточно было видеть взгляд Айвазовой и Селиванова, когда Браун засыпал их вопросами, да и эта девушка, вошедшая в кабинет… Конечно, было бы неплохо, дойди до профессора инфомация, кто на самом деле пострадавшая сторона в этой истории, но я уже и так был удовлетворен.

Рука Ники на моем плече была моей наградой. Мы ехали в метро, и вместо поручня девушка держалась за меня. Пожалуй, это стоило недели без сна.

По пути домой еще забежали в маркет, там Ника долго сопротивлялась моему выбору, но я все же настоял и купил бутылку вина.

— Ну ты, ей-богу, как маленькая. Я же не собираюсь тебя спаивать.

Ника покраснела и будто даже оскорбилась, но на вино в итоге согласилась.

Конечно, где-то в подкорке у меня сидела мысль, что пьяные девушки, особенно такие лапушки и недотроги, как Никс, сразу становятся раскованными. Но не от бокала же вина… и даже не от двух.

В квартире мы быстренько сварганили на стол закусок: нарезали сыр, фрукты, открыли коробку с шоколадными конфетами, и я уже разливал вино, когда мой телефон зазвонил.

— Одну минуту, — пообещал я Никс, отдавая ей бокал. — Сейчас отвечу.

Номер был незнакомым, но Нью-Йоркским, а значит, не так много людей, что могли бы мне позвонить.

Предчувствие сразу стало нехорошим.

— Слушаю, — поднял трубку я.

— Никита? — раздался с той стороны голос, который я ну вот совершенно не ожидал услышать. — Я правильно набрал номер?

— Доброго вечера, Гельмут, — мрачно отозвался я. — Могу узнать, чем обязан?

— Прости за звонок, я не хотел беспокоить, да и твоя мать была против. Но… — Это самое “но” звеняще повисло в трубке. Гельмут тяжело вздохнул. — Она сказала, что у тебя учеба и чтобы я не беспокоил тебя, тем более вы поругались в последнюю встречу…

Он все ходил вокруг да около, а я начинал чувствовать раздражение. У меня тут Никс с бокалом вина, а какой-то Гельмут, похоже, решил, что самое время помирить меня с мамой.

— Можно ближе к делу? — торопливо спросил я.

— Да, конечно. Твоя мать, Никита. В общем, после операции появились осложнения… Доктора уже работают над этим, а я готовлю судебный иск против клиники…

Сердце оборвалось в груди.

— Что значит “осложнения”? — выпалил я. — Какие? Почему мне не позвонили раньше?

— Отторжение имплантатов. Твоя мать была против, чтобы ты знал, — еще раз со сдержанным скандинавским менталитетом повторил Гельмут. — Но я решил, что ты имеешь право быть в курсе и поддержать ее.

Разумеется, я имел такое право. Раздражение на Гельмута не несколько секунд сменилось каким-то подобием уважения за поступок и угрызением совести в собственной душе.

Хороший же я сынок. Мы ведь не первый раз с ней ругались, но обычно я все равно звонил или она сама связывалась раз в несколько дней хотя бы для обмена обычными “Как дела? — Нормально”. А в этот раз даже не заметил, что уже столько дней по всем фронтам была тишина.

Конечно, можно было бы свалить на усталость, учебу и прочее. Но это было бы оправданием, потому что таже Ника своей матери звонила регулярно.

— Я могу к ней приехать? — спросил у Гельмута.

— Да, конечно. Я вышлю адрес. Ей будет приятно, быть может, это даже ускорит ее выздоровление.

— Все настолько плохо? — не удержался от еще одного вопроса я, при этом очень боясь услышать слишком печальные вести.