20 см

— Делай, что хочешь, — вздохнул философ и подошёл к своему низкому круглому топчану. Осмотрев топчан, словно на предмет целости, он опустился его край коленями, а потом и лёг на него. Сначала вытянулся во всю длину и так оставался, лежа на спине, потом лёг на бок, словно предлагая наполненному едой животу полежать рядом. Потом снова перевернулся на спину и снова вытянул ноги. Если брать по циферблату, сейчас его часы показывали примерно полпервого. А уж полпервого дня или ночи, это, видимо, никого не волновало, потому что, ежели ночь, то положено спать, днём же нужно соблюдать тихий час. Санитар всё ещё стоял у дверей, когда вдруг отчётливо послышался храп.

Уборка потребовала времени. Поскольку хозяин спал и не мог подсказать, что тут нужное, а что лишнее, то уборщик решил полагаться больше на свою интуицию, чем на здравый смысл. Поскольку смысла во многих вещах не было вообще. К тому же санитара предупредили. В холле клиники одна добрая душа, висевшая на каблуках на стене, предупредила его, что во флигеле до него никто не убирался. А ещё она подсказала сходить в кладовку и взять с полки противогаз.

«Зачем?» спросил он.

«Ты что, псих?» сказала добрая душа и повертела красным каблуком у своего виска.

«Нет», ответил помощник санитара. Он не считал себя психом.

«Тогда делай, что тебе говорят. Здесь только психам разрешается не делать того, что им говорят. А ты кто?»

«Мне сказали, что я помощник санитара».

«А где тот санитар, у которого ты помощник?»

«Я не знаю. Со мной никто не говорил. У меня такое ощущение, что я сам по себе. Мне лишь сказали, что я помсанитара и всё».

«Полсанитара?»

«Нет, мне чётко послышалось «пом-».

«А потом?»

«А потом мне сказали идти в сад. К кому-то в сад. К тому, что в саду».

«Ну понятно», вздохнула добрая душа и полезла со стены на потолок. С потолка она снова посоветовала взять противогаз, а потом горько добавила: «Люди, как скучно с вами жить».

Набрав пять мешков рваного тряпья и разного ломаного хлама, опустошив все плошки и жаровни с потухшими или даже всё ещё дымящимися углями, сметя со стола весь пепел и сгребя картонкой весь мусор с пола, помсанитара пришёл к выводу, что ему здесь, кажется, больше делать нечего.

А философ всё ещё спал. Во время сна он, правда, не забыл переместиться на два деления по кругу, демонстрируя, что время для него вовсе не остановилось. Помощник санитара задумчиво постоял над философом, потом присел на край топчана и потрогал, а потом и подёргал философа за пятку. Пятка прореагировала вяло. Помсанитара встал и пошёл искать противогаз, который он, кажется, забыл на столе. Однако на столе его не было. Его нигде не было. Похоже, он был кинут в какой-то мешок вместе с мусором. Помсанитара почесал затылок и снова встал над философом. Тот словно это почувствовал и выдал новую порцию храпа. Вот бы сейчас зажать ему нос пальцами и повернуть, словно выключатель, подумал помсанитара. Интересно, ускорится время или замедлится?

— Как тебя зовут? — внезапно открыл глаза философ, уставившись на помсанитара снизу вверх.

— Что? Меня? Нерион…

— Просто Нерион? А не слишком ли ты для этого молод?

С этими словами философ бодро подскочил с топчана. Он был довольно высок и прям, как стрела, что для муравьёв было даже необычно, поскольку они от природы все довольно сутулые. Философ поводил головой по сторонам, довольно гулко икнул, внутри него что-то гукнуло, и опять посмотрел на помсанитара, но теперь сверху вниз:

— Значит, Нерион?

— Нерион-1с, — уточнил Нерион-1с, вдруг почувствовав, что робеет.

— Сын? Внук?

— Я не понял.

— Твой дед был Нерн? Я знал одного Нерна. Знатный был кутила. Он жив?

— Дед-то?

— Проехали. Будем знакомы. Крутон, — и философ протянул руку.

VIII

Зал «Сферикона» был полон, и актёры отдавались своему ремеслу полностью. Играли вечную классику. В антракте в дамскую гримёрку ворвался театральный пожарный.

— Кто опять в первом акте пользовался духами? — сразу закричал он. — Вы что, совсем очумели! Вы не понимаете, что с меня за это голову снимут!

Пожарный был артист. Как существо, глубоко преданное театру, он в третий раз за сезон выходил на замену актёра, исполнявшего роль городского головы и безбожно перевирал слова, ожидая, когда голову снимут за злоупотребления, а его с роли. Но при этом всегда оставался пожарным. В дамские гримёрки он врывался исключительно в силу должности.

Помощник режиссёра пыталась вытащить пожарного за полу сюртука, но тянула очень осторожно, боясь эту полу оторвать, ведь пожарному предстояло выходить ещё и во втором акте.

Режиссёр, прибежавший на крики актрис — двух грандáм, одной наперсницы и одной субретки — был гораздо смелее. Он грубо схватил пожарного за плечи и вышвырнул его в коридор. Там, он, правда, немедленно извинился, стряхнул с плеча городского головы кусочек древесной стружки и совсем уже миролюбиво произнёс:

— Успокойся, голубчик, ну ты же видишь. Войти в наше положение, сам же чувствуешь, как всем жарко, а ведь дамы потеют…