200 километров до суда... Четыре повести

— Ого, Ленка, ты совсем заправским строителем стала, — усмехнулась Таня. — Откуда у тебя такие сногсшибательные познания?

— Я теперь кем хочешь стала: и учитель, и начпрод, и строитель. Школа-интернат, Танюшка, это совсем не то, что просто школа, — говорила скороговоркой Лена. — А полярники нам действительно здорово помогают. Вот сейчас их врач все время возле наших ребятишек пропадает. Ты его вечером увидишь. Если бы не он, просто не знаю, что бы мы делали. В поселке одна-единственная фельдшерица, прямо разрывается… — И без всякого перехода Лена сказала: — Смотри, у зоотехника темно. Наверно, из колхоза не вернулся.

Впереди среди ярко освещенных домов один дом глядел на них черными окнами.

Они подошли поближе. Во дворе, за домом, слышались голоса. Лена толкнула низкую калитку, и сразу десяток собачьих глоток захлебнулись хриплым лаем.

— Ну, чего, чего разошлись?! — властно прикрикнул на собак мужской голос, и лай стал затихать.

За домом стояли три собачьих упряжки. Трое мужчин в неуклюжих просторных кухлянках укладывали на нарты какую-то поклажу в мешках.

— А, Елена Андреевна! Милости прошу! — послышался тот же властный голос, и один из мужчин подошел к ним.

— Ну вот, выходит, вы уезжаете, — огорчилась Лена. — А я к вам с просьбой шла: поселить у вас Танюшу. Это моя подруга, из райцентра прилетела. У меня ведь, знаете, никак нельзя…

— Так в чем же дело, Елена Андреевна? — ответил мужчина. — Пусть ваша Танюша на здоровье поселяется. Очень даже кстати прилетела ваша Танюша. Печку топить будет — раз, цветы поливать — два. Меня такой квартирант устраивает, — заключил он.

Дальше все было просто. Тихон Миронович вручил Тане замок от дома и колечко с ключами, сказал, что дрова на растопку и уголь лежат в сарае, а на случай пурги топливо запасено в кладовке в сенях, сказал, что он едет в бригады к оленеводам и вернется через месяц-полтора, а если Таня уедет раньше, не дождавшись его, то ключи пусть оставит у Лены. Все это он говорил, стоя под навесом крыльца, усиливавшим темноту, и Таня не могла как следует разглядеть его. Но в слабом свете упрятанной за крышей луны лицо его казалось моложавым, и Ленино определение «старик» никак не вязалось ни с внешним обликом, ни с крутым сочным голосом колхозного зоотехника.

Через несколько минут собаки, натягивая постромки, вынесли со двора нарты и седоков.

Лена побежала домой, наказав, чтобы Таня поскорей приходила к ней, а Таня вошла в незнакомый дом. Надо было как-то оглядеться, расположиться и умыться перед тем, как идти к Лене.

4

В Ленином доме действительно был настоящий лазарет. Дети лежали во всех четырех комнатах: в двух — девочки, в двух — мальчики. Отдельно — выздоравливающие, отдельно — тяжелые. Койки были интернатские, постели тоже. Пока Лена находилась в школе, возле ребят дежурили двое учителей — пожилая, строгая ботаничка в очках, Тина Саввишна, и учитель физики Антон Какля, молодой, смуглый эскимос, с узкими черными глазами и широким, чуть приплюснутым носом.

В первой комнате лежали выздоравливающие девочки — все круглолицые, все смугленькие, словно долго и упорно загорали под южным солнцем. Их черные, раскосые глазенки с любопытством разглядывали незнакомую тетеньку…

Одна девочка лет десяти поковыряла ложкой в тарелке и не стала есть.

— Ты почему не ешь? — подсела к ней Таня. — Смотри, ребята уже поели и чай пьют.

— Я не хотела, — ответила девочка. — Я обедала сильно много.

— Кто это не хочет есть? Опять Саша Тынескина? — строго спросила Тина Саввишна, заходя в комнату. — Опять ты дисциплину нарушаешь? Сейчас же доешь. А таблетку приняла?

— Таблетка я пила, — ответила, морщась, Саша. — А каша не буду.

Антон Какля вовсю раскочегарил плиту на кухне. Вскипятили большую кастрюлю воды, немного остудили на улице, развели марганцовку. Девочки полоскали горло охотно, у мальчиков получалось хуже.

Таня удивилась такому лечению, спросила Лену:

— Зачем марганцовкой полоскать, если у них грипп, а не ангина?

— Это Тина Саввишна такую профилактику завела.

Тяжелых было двое — Анечка и семиклассник Сережа Келявги. Девочка захворала вчера, а у Сережи температура не спадала пятый день.

— Плох Сережа, очень плох, — сказала Тина Саввишна, заходя на кухню с градусником в руках. — Было тридцать восемь, сейчас тридцать восемь и три. Неужели Павел Владимирович не придет?

— Обязательно придет! — убежденно ответила Лена.

— Если супруга пустит, — сказала Тина Саввишна, и Таня не поняла, в шутку она говорит или всерьез.

— К больным ребятам? — вспыхнула Лена.

— Ревнивые жены, Елена Андреевна, и к больным ребятам могут не пустить, — назидательно заметила Тина Саввишна. — А его Марина — жена особенная.

— Ну зачем вы так о ней?

Лена смутилась, и Тане показалось, что ей неприятен этот разговор.

Вошел Антон Какля, и разговор прервался.

— Ребята засыпают. Пожалуй, Тина Саввишна, мы с вами пойдем.

Какля чисто, без акцента говорил по-русски.

— Мы-то пойдем, а Смоляковой до сих пор нет, — засомневалась Тина Саввишна.