2000 метров над уровнем моря[= Аданешь]

Я был налегке, если не считать неизменный кофр, Аданешь взяла с собой только маленькую дамскую сумочку. Мы спустились в холл и подошли к стойке проката автомобилей. Аданешь посоветовала взять неприметный «Фиат»-124, каких сотни раскатывали по городу. К слову сказать, это была как раз та самая машина, которая стала прототипом наших «Жигулей». Я не возражал, и через десять минут мы уже сели в довольно потрепанный, но чистенький автомобиль белого цвета, который подогнал к парадному подъезду услужливый клерк прокатной компании. Право сесть за руль я предоставил Аданешь, которая более-менее знала город. Машина, несмотря на зачуханный вид, резво катила по улицам Асмары, а я любовался окрестностями и не переставал удивляться пестроте стилей, порой совершенно не совместимых, но каким-то образом легко уживающихся в этом городе. Эфиопия — государство множества религий. Но в провинции Эритрея, а в те годы это была именно провинция, а не отдельное государство, которым она стала много лет спустя, — это особенно бросалось в глаза. Здесь, в Асмаре, столице Эритреи, православный храм соседствует с мечетью, католический монастырь располагается на одной улице с синагогой и лютеранской церковью. Я уже не говорю о методистах, адвентистах и прочих «истах».

Человека, которого нам предстояло отыскать, звали Абдель-Алем. Он работал официантом в ресторане «Милано» на улице Рас Алула, возле публичной библиотеки. Аданешь хоть и бывала в Асмаре неоднократно, но, будучи девушкой предусмотрительной, в чем я уже имел возможность убедиться, не побрезговала взять на стойке проката карту города. Это позволило нам быстро отыскать ресторан, располагавшийся под скромной голубой вывеской и зеленой маркизой в розовом двухэтажном доме. Я отметил, что розовый цвет один из самых популярных в городе, им были выкрашены более половины домов.

Мы уселись за маленький столик прямо у входа. Аданешь скинула с головы платок и повесила сумочку на спинку стула. Я жестом подозвал официанта. Заговаривать с ним было бесполезно — Аданешь предупредила, что эритрейцы говорят только на тигринья, местном языке, и немного по-итальянски. Здесь проживала огромная колония «макаронников», застрявших еще со времен оккупации. Итальянцы отстроили половину Асмары, придав ей неповторимый афро-европейский колорит, и вообще оказали большое влияние на развитие этого региона.

Итальянского я не знал, местного, естественно, тоже. Поэтому всецело полагался на свою спутницу. Плана у нас не было никакого. Да и какой план, если информации — ноль? Кроме той, что к похищению Наташи Романовой может быть причастен Берхану, и то со слов перепуганного до смерти рыночного торговца Тулу.

К нам подошел немолодой, коротко стриженый худощавый мужчина в синем, немного испачканном переднике.

— Си, сеньор, — проговорил он вкрадчивым голосом, слегка согнувшись и глядя мне в глаза.

Я кивнул в сторону Аданешь, и официант, не меняя позы, уставился на нее, но уже не так подобострастно. Аданешь что-то тихо проговорила, из всей фразы я понял только «Абдель-Алем». Официант сразу переменился в лице, выпрямился, разочарованно посмотрел на нас и кивнул.

— Это он, — сказала Аданешь и вновь обратилась к Абдель-Алему.

— Клетэй, — ответил тот.

— Он освободится в два часа и проводит нас к человеку, который поможет найти Берхану.

— Может, перекусим заодно, раз уж мы здесь? — спросил я.

— Давайте, — ответила Аданешь. — Вы что будете?

— В итальянском ресторане я бы предпочел что-нибудь итальянское. Макароны, например.

— У итальянцев это называется паста. Спагетти любите?

— Честно говоря, никогда не пробовал.

— Вот и попробуете. Я закажу еще салат и пиво.

Она вновь повернулась к официанту и что-то затараторила. Тот оживился — мысль о предстоящих чаевых заставила его на время забыть обо всех неприятностях, и он побежал на кухню.

— Чего он так напрягся? — спросил я у Аданешь.

— Этот человек — наш агент. Невольный. Мы вытащили его из Аддис-Абебы, где соседи чуть не растерзали его за кое-какие грешки. Устроили на работу. За это он снабжает нас информацией. Ему, конечно, это не нравится, но ничего не поделаешь — вину надо искупать. Я, правда, раньше с ним не встречалась, но наслышана о его проделках.

— А что он натворил?

Аданешь немного замялась.

— Изнасиловал ослицу на глазах у соседской девочки.

Я прыснул. Аданешь слегка улыбнулась.

— А сейчас он тоже… того? — спросил я, кивнув в сторону кухни.

— Думаю, что нет, — ответила Аданешь. — Его здорово припугнули. Сказали, что за ним будут наблюдать, и если что, немедленно… кастрируют, — она рассмеялась. — Так что он, скорее всего, и на женщин-то не заглядывается — довольствуется самоудовлетворением. Ой, простите! Что-то я совсем заговорилась.

— Нет, что вы! — возразил я. — Это очень интересно.