_2016_04_06_20_06_41_376

Я снова закрыла глаза. Боже, я не знаю наизусть ни одной молитвы. Пусть только дети живы будут.

Не важно, что со мной. Вообще больше ничего не имеет значения пусть только вернуться ко мне.

Живыми и невредимыми. Пусть вернутся, пожалуйстаааа!

- Можно?

От неожиданности вздрогнула, распахнула глаза и увидела человека в инвалидной коляске. Поднесла

руки к лицу, вытирая слезы. Даже не заметила, как они текут по щекам.

- Оксана, да?

Кивнула, поправляя волосы за уши.

- Савелий Антипович. Друг отца Руслана. Вы не против если я тут с вами посижу? А то страшно мне.

Вижу и вам тоже.

Я могла бы ему не поверить, так как прекрасно знала кто он. Но не в эту минуту, не тогда, когда

смотрела ему в глаза. Бывают минуты, когда человек не умеет скрывать свои эмоции. Чаще всего

такие моменты случаются не рядом с родными и близкими, а именно рядом с чужими людьми. Он не

дождался моего согласия заехал в комнату и остановился напротив меня. Безумно несчастный, больной человек, который взвалил на себя какую-то непомерную ношу и смертельно от нее устал.

Эта усталость чувствовалась во всем: в опущенных плечах, во взгляде, в уголках рта и в седых

волосах, аккуратно зачесанных назад. Я и сама устала. Смертельно устала от всего. Эти несколько

часов искромсали и вытрепали меня морально до такой степени, что я была готова на что угодно

лишь бы отпустило, лишь бы перестать чувствовать это падение, когда сердце пропускает удар за

ударом, а потом колотится, как бешеное, заставляя потеть и трястись от слабости во всем теле, держаться за стены чтобы не упасть.

- Они вернут детей. Поверьте мне – вернут.

Я снова кивнула и опустилась по стенке на корточки. Я не верила никому и не поверю, пока не

прижму их к себе. Бессилие женщины в мужской войне, где нужно ждать дома в полном неведении и

без возможности вмешаться и что-либо изменить.

- Вините себя в произошедшем? Не стоит. Такова наша жизнь никто не застрахован от людской

подлости и низости. Особенно в нашем мире. У нас есть всего два выбора: либо отказаться вообще

от семьи и детей, либо вот так дрожать каждую секунду своей жизни за тех, кто нам дорог.

Я смотрела на этого мужчину вроде бы и беспомощного, но в тот же момент настолько сильного, что

эта сила ощущается в каждом слове. И чувствовала, как внутри снова все переворачивается – зачем

он со мной разговаривает? Думает вот эти пару слов что-то изменят? Это мои, а не его дети там! Мои

маленькие дети! Никто никогда не поймет пока сам не испытает этого дикого ощущения бессилия и

безнадежности. Что он может знать об этом? Пусть оставит меня в покое.

- Мешаю вам грызть себя, верно? Не отрицайте это же так очевидно. Вы не умеете скрывать эмоции.

Вам говорили об этом?

Да, говорили и не раз. Не умею. Особенно когда мне плохо и больно. И я не хочу сейчас ни с кем

говорить. Не хочу и не могу.

Савелий проехал чуть вперед и остановился напротив окна:

- Вы не обязаны отвечать. Можете молчать. Знаете, Оксана, вам сейчас кажется, что вас никто и

никогда не поймет. Так бывает всегда - свое болит сильнее, чем чужое. Но вы еще никого не теряли и

не дай Бог вам начать терять, чтобы понимать истинное значение этого слова. Вы только в

прелюдии, которая скорей всего не выльется в увертюру или в оперу. Вы знаете, когда-то я считал, что мне не нужны лишние балласты в жизни такие как: жена, дети, да и мой статус не позволял.

Оба мои сына скорее ошибки случайных связей и никак не плоды любви. Я не умел любить. Я был

эгоистом. Любил только себя.

Я не знала зачем он говорит мне все это, но не перебивала этот низкий и уверенный голос отвлекал

меня и каким-то чудовищным образом начал успокаивать. В ушах перестало свистеть и гудеть.

- Я вообще не понимал смысл этого слова – любить. Для меня оно было неприемлемо по отношению

к живым людям. Я мог любить вкусную еду, удовольствия, хорошую книгу, удачное и интересное

дело. Все остальное можно всегда заменить. Всё и всех. Не заменимых нет. Я считал, что поступаю

правильно. Считал, пока мне не сообщили о том, что у меня есть сын. Первые мои эмоции были

постыдными – я даже не думал о том, чтобы его увидеть. Это была не моя проблема, а проблема его

матери. Я дал ей достаточно денег, чтобы она избавилась от нежелательной беременности и вела

безбедное существование. Она выбрала участь брошенной с ребенком – таков ее выбор и меня это не

касается. Все изменилось внезапно. Моё восприятие. Я помню мы как-то с моим давним

наставником и другом пошли на дело. Рискованное, дерзкое, но оно сулило нехилую прибыль. Его

подстрелили. В живот ранили. Он умирал долго и мучительно у меня на руках, но сказал мне тогда

слова, которые изменили меня до неузнаваемости: "Знаешь Сава, а ведь я сейчас сдохну, и никто

никогда не вспомнит обо мне. Я кану в небытие, как кусок мусора. Я ведь не человек. Человек всегда

что-то оставляет после себя, а после меня ничего не осталось. Только личная гора трупов, да наличка

по ящикам и заначкам. Мне даже некому все это оставить. Это страшно, Сава. Когда ты исчезаешь, словно пыль в полное забвение, когда к тебе на могилу некому прийти и цветок в горшок поставить.