2024-й

— Ты чего? Радоваться надо, автоматизация все больше высвобождает людей. Теперь есть время для творчества, для развития способностей…

— Ты совсем дурак? — спросил Гулько, он оглянулся на Тимура, тот ответил бы злее, но Тимур не слышит. — Нет, ты не просто дурак, ты идиот!.. На какое творчество они тратят время? Да все правительства не знают, чем занять этих освободившихся идиотов вроде тебя! Для них и шоу придумывают все новые и новые, и все больше призывают трахаться и трахаться, ибо простой дурак больше ничего не знает и не умеет. Потому сейчас и уверяют везде, что, мол, трахайся до упаду, будешь таким умным, талантливым, энергичным, красивым и даже долгожителем!..

— А-а-а-а, — сказал Скопа понимающе, — вот что тебя задело… Эти гады трахаются чаще, чем ты! Понимаю, обидно. Но ничего, ты же все равно с куклами, а они не считают. И не требуют чаще.

Гулько мгновенно остыл, отмахнулся с великодушием короля, который бросил нищему настоящую серебряную монету.

— Не завидуй.

Скопа удивился:

— А чему завидовать? Ты на этих резиновых баб тратишь все деньги! Мог бы коттедж получше купить, как у всех нас. И внедорожник, чтобы к нему добираться, а то дороги там…

Гулько пожал плечами. Видно было, как не хочется отвечать, объяснять, спорить, доказывать, но Скопа насел, и он ответил с великой неохотой:

— Ты на живых баб тратишь больше.

Скопа воскликнул:

— Так то на живых!

— А чем они лучше? — ответил Гулько брезгливо. — Ты надеваешь лучший костюм, покупаешь цветы и шампанское, едешь к ней и пару часов окучиваешь, и все ради того, чтобы посовокупляться. А я вот встал из-за компа, нажал на кнопочку, дверца шкафчика отворяется, оттуда выходит такая… что у самого замороженного кровь вскипит! А через пять минут, а то и раньше, я снова сажусь за комп.

Скопа сказал саркастически:

— А резиновая баба в шкафчик?

— Сперва помоется, — ответил Гулько невозмутимо. — У нее есть такая прога. Это если она больше не нужна. А так ходит по дому, пыль вытирает, чирикает, песенки поет, жопой виляет… Я экономлю не только на цветах и шампанском, как ты понимаешь, но сберегаю самое ценное — время!.. Просто не понимаю, зачем ради такого простого действа, как коитус, я должен потратить несколько часов на комплименты, убалтывание, подстраивание себя под ее желания и капризы?

— Но как ты не понимаешь, — воскликнул Скопа, — то живая женщина! У нее свои причуды и прихоти! Это же круто: суметь все их обойти и все-таки затащить в постель, добиться своего?

Гулько подумал, наморщил лоб.

— Да-да, в детстве как-то читал Лопе де Вега… или Мольера, не помню. Там бездельники днем спят, вечером сползаются в салоны и охмуряют баб. Целое искусство обольщения существовало…

Скопа сказал гордо:

— Да! И я кое-что из него усвоил! Скажу тебе, сложное искусство, но того стоит.

Гулько двинул плечами:

— Тебе виднее. Но я человек работающий, мне и минуты жалко, а те салонные ловеласы только волочением за бабами и занимались. Они там зарубки у себя в спальне ставили, кто сколько сумел поиметь… называли это победами! Извини, но я лучше в инете пошарю насчет новых способов расположения нанотрубок, чем буду разрабатывать стратегию убалтывания очередной самки.

Оба начали сердиться, слишком уж диаметрально противоположные позиции, я подумывал вмешаться, но заметил, что Скопа слишком уж наскакивает на Гулько, чересчур придирается к его «резиновым бабам», а это признак, если верить психологам, что не уверен в своей правоте и жаждет, чтобы его переубедили.

Гулько, похоже, тоже сообразил, остыл, лицо стало совсем мирным, сказал доброжелательно:

— Да ладно, может, ты и прав. Зайди ко мне на днях, посмотришь моих телок. А то придираешься как-то… в общем. А так будет материал.

Скопа поморщился:

— Да мне даже смотреть на них противно. Извращение какое-то.

— Тогда просто выпьем.

— Я трансгуманист!

— Теперь и трансгуманистам можно, — сказал Гулько жизнерадостно. — Поставь желудок подороже, не скупись! Все будет переваривать, ничего лишнего не оставит.

Скопа кивнул:

— Ладно… зайду.

Я обвел взглядом просторный кабинет, что уже и не кабинет, как считаю упрямо, а порно какое-то из-за лишней роскоши и ненужной мебели в стиле допотопных луев.

Народ балдеет, хотя сейчас разгар рабочего дня. Да, конечно, мы — руководство, но и верхний эшелон не должен увиливать от работы так уж открыто…

Через два кресла от меня Василий Петрович довольно рассказывает Лоре, как его друг Арнольд Изяславич с такой неохотой шел к нам, а теперь гордится, что писал речи НПСам, за них получил восемь престижных премий, подкрепленных памятными медалями, статуэтками и солидным банковским счетом.

Секретарша слушает его с восторгом, я вижу в ее глазах и алчный расчет: Арнольд Изяславич очень интеллигентный и мягкий человек, идеальный кандидат на роль мужа, если правда, что у него еще и банковский счет…

Столько красивых женщин, мелькнула мысль, а у меня никогда не было личной жизни. Ни с одной женщиной ничего не было. Ни-че-го. Секс не в счет, это раньше он был чем-то, а теперь не больше чем дружески похлопать по спине. А то и меньше.