Десять лет тому назад, собирая этнографически материал от солдат Варшавского военного округа, я между прочим наткнулся на представителей маленького, до тех пор неизвестного мне, народца, живущего в Бендерском и Измаильском уездах Бессарабской области, которые называли себя гагаузами.
Народец этот особенно заинтересовал меня потому, что природный его язык тюркский, а между тем он с незапамятных времен исповедует православие в противоположность всем другим тюркам, в огромном числе магометанам. Он был мало кому из этнографов известен даже по имени; что же касается его языка, верования, обрядов, обычаев, преданий, сказок, песен и проч., то обо всем этом почти ничего не было в нашей литературе, хотя о происхождении гагаузов существовали уже две гипотезы. По одной из этих гипотез, неизвестно кому принадлежащей, гагаузы считались потурченными болгарами, а по другой, высказанной Иречеком, это был осколок когда-то большого народа половцев или куманов, кочевавших в 11—12-м веке в степях Южной России и исчезнувших почти бесследно после монгольского нашествия. Таким образом мне выпало на долю счастье исследовать гагаузов с филологической и этнографической точек зрения, познакомить с ними русскую публику. Само собою разумеется, что меня лично в вопросе этом интересовало всего больше происхождение гагаузов. Если бы, думал я, мне удалось доказать, что этот народец действительно представляет собою осколок половцев, то для нашей исторической науки открылась бы огромная и совершенно новая область сведений о таких временах нашего отечества, о которых до нас дошли только краткие летописные данные. Задача мне предстояла в высшей степени важная и интересная, а потому я долго обдумывал, как бы мне приступить к ней по возможности во всеоружии современной этнографической науки. Я решил, собравши от гагаузов возможно полный этнографический материал, сравнить его с материалом, собранным у других народов и в особенности с русским. Ясно, что в верованиях, обрядах и обычаях гагаузов должны были остаться следы близких сношений их со всеми народами, с которыми их сталкивала историческая судьба. Так я и сделал. В результате моих сравнительно-этнографических исследований действительно до некоторой степени выяснилась историческая физиология этого народца. Близость гагаузов к русскому народу и в особенности к малоруссам была вне всякого сомнения, не только обычаи и верования этого народца были тождественными с малороссийскими, но сходство доходило до того, что даже многие гагаузские песни оказались переводом малороссийских. Словом, в близости гагаузов к малороссам уже не было ни малейшего сомнения, но вместе с тем мне бросилось в глаза необыкновенное сходство гагаузкого этнографического материала с материалом других народов, европейских и азиатских. Пока дело шло о вотяках, мордве, черемисах и татарах, удивляться было нечему, так как, подвигаясь из Азии в Европу, предки гагаузов легко могли столкнуться с этими народами в среднем течении Волги или на Урале. Точно также можно было себе объяснить сходство их с кавказскими народцами, так как есть предположение, что кавказский народец кумыки — прямые потомки куман или половцев. Когда же в собранном мною этнографическом материале оказалась близость с эстами, латышами, литовцами, шведами, немцами, шотландцами, испанцами и другими народами западной Европы, то я уже окончательно стал в тупик. Однако чем дальше продолжались мои исследования, тем удивление мое возрастало все более и более. В моем гагаузском материале оказалось сходство не только с верованиями азиатских и европейских народов, но и африканских, австралийских и американских. Словом, я против своего первоначального намерения, почти против воли, был вовлечен в исследование так называемых международных верований и обычаев. Для образчика приведу здесь несколько загадочных параллелей, которые я подыскал к моему гагаузскому материалу. Вот, например, суеверие, что «свист на губах привлекает дьявола», кроме гагаузов, оказалось: у великороссов, малороссов, поляков, вотяков, грузин, греков, французов, норвежцев, алжирских мусульман, карагассов средней Азии и у австралийцев. Обычай плевать себе на грудь в случай испуга существует: в Англии, Германии, во Франции, в Богемии, в Силезии, Италии, Греции, Албании, у словенцев, у сербов, в Румынии, в Даши, Швеции, Норвегии, у русских, у поляков, у турок, в Сирии, в Триполи, в Тунисе, в Египте, у африканских негров Уаруа, Конго и Сенегамбии, у индейцев английской Гвианы и Пенсильвании.