можно наблюдать: остатки жабр от того времени, когда его предок был водяным животным, хвост, когда он был четвероногим, сходство с зародышами других низко стоящих животных и пр. Причины, производящие такие превращения, нам неизвестны, но мы знаем однако, что они внутренние, а не внешние.
Превращения человека во время его утробной жизни рассматриваются эмбриологией как сокращенная история его отдаленного прошлого, но мне не случалось встретить работ, которые взглянули бы с той же точки зрения на его внеутробную жизнь. Это происходит, вероятно, потому, что в наших взглядах все еще господствуют принципы Ламарка. Мы не можем отрешиться от действия на человеческий организм внешних факторов. Но если бы принять, что внеутробная жизнь человека есть прямое продолжение утробной, т. е. если она управляется тоже только внутренними законами, то тогда не осталось бы места для действия на человека внешних факторов.
А между тем разве можно утверждать, что с момента рождения человеческий организм уже перестает подчиняться закону Геккеля?
Конечно нет. Онтогенезис — это ряд последовательных изменений, совершающихся с животным в строго определенном порядке и вызываемых внутренними причинами, рождение же для организма — фактор чисто внешний. Начало онтогенезиса нужно считать с момента зарождения организма, а конец с последним изменением, которое с организмом совершается если приложить это определение к жизни бабочки, то ее онтогенезис начинается с того момента, когда она зародилась в виде яичка в утробе матери, а кончается тогда, когда бабочка завершит свое последнее превращение, т. е. выйдет из куколки. После того с ней уже не совершается более никаких изменений: она кладет яички и скоро умирает. Итак, у бабочки онтогенезис продолжается всю ее жизнь.
А теперь спрашивается: когда кончается онтогенезис у птицы и у человека? Принято думать, что у птицы — с ее выходом из яйца, а у человека с момента его рождения. Но так ли это? Очевидно, нет, потому что их превращения еще не кончились. У птицы первое оперение в виде пушка и его цвет с возрастом изменяются. У человека: начиная с младенческого возраста и кончая глубокою старостью, — происходит целый ряд совершенно непонятных для нас изменений.
Следовательно, настоящим окончанием онтогенезиса нужно было бы считать для человека не момент его рождения, а самое последнее изменение в старости. Можно думать, что, если изменения, совершающиеся с человеческим зародышем в начале его утробной жизни, повторяют вкратце древнюю истории человеческого рода, то вся остальная его жизнь воспроизводит новую и новейшую истории. С этой точки зрения изменения, совершающиеся с человеком, представляют огромный интерес.
Является только вопрос: следуют ли эти изменения друг за другом с такой же правильностью, как и в жизни утробной?
Мне кажется, сомнения в этом быть не может. Никто еще не доказал, что законы внутренней жизни человека с момента его рождения перестают действовать, а воздействие на человеческий организм внешних факторов еще не больше как гипотеза. Если бы законы внутренней жизни после рождения человека переставали управлять человеческим организмом, то он не подчинялся бы между прочим и законам наследственности. А между тем у Дарвина мы находим: «Если какой-нибудь новый признак является у животного в молодости, то продолжает ли он существовать всю жизнь, или длится лишь временно, он непременно появится — это общее правило — у потомства в тот же самый возраст и будет существовать так же долго. Если далее, новый признак появляется во время зрелости или на старости, то он склонен появиться у потомков в те же периоды жизни» (2). А Геккель то же правило называет законом единовременной наследственности (lex hereditatis homochronae), в силу которого «признаки, приобретенные родителями в известном периоде их существования, появляются у потомков в тот же точно период» (3).
Если, по закону Геккеля, всякое живое существо чистой породы воспроизводит в своей жизни истории своего рода, то является вопрос, какую историю будет воспроизводить существо смешанное, гибридное, составившееся из двух видов? Ответ на это мы находим у Дарвина. «Цыплята, — говорит он, — и молодые голуби, полученные от скрещивания двух окрашенных птиц, бывают вначале одного цвета, но через год или два приобретают перья и цвет другого родителя» (4). Следовательно, гибрид воспроизводит не одну историю рода, а две, сначала одну, потом другую. Признаки одного из родителей появляются у него в одном возрасте, а признаки другого — в другом.
Если бы человек был, как принято думать, видом чистокровным, то во всю его внеутробную жизнь антропологические признаки его оставались бы неизменными. Если же они меняются по возрастам, как у скрещенных кур и голубей, то это еще лишний раз доказывает, что он существо гибридное.