– Ты плохой агитатор, Ивина. Мне хватит раз взглянуть на твое лицо, чтобы понять, что удалять зож у какого-то подпольного коновала не стоит. А глаза через неделю будут в норме. Так что калечить себя…
Седов двинулся к двери, всем видом стараясь показать, что визит окончен и хороший гость уходит за пару минут до того, как прогонят. Но Лариса не двинулась. Глаза на ее мертвом лице… смеялись над ним.
– С чего вы решили, что я предлагаю вам убрать зож? Что мне есть до вас дело, добропорядочный, послушный Павел Александрович? Капайте в глазки, имейте соцработниц, сдохните в преклонном возрасте счастливым, здоровым, позитивным и трудоспособным. Чтобы отключить зожи, мне в принципе сойдет любой новостник. Просто подумала, что вы захотите вернуться на канал… эффектно. С таким материалом, чтобы все от зависти сдохли. Впрочем… Этот дурак Варешин ведь еще работает?
– Отключить?
Лариса пошла к двери. Седов не решился ее остановить. Только повторил:
– Отключить? Не удалять? Не вырывать?
– Меня сейчас вырвет. Ведете себя как баба. Что я вам, стоматолог?
Лариса рванула с вешалки куртку. Задела рукавом баночку со стразами. Блестки брызнули во все стороны, окатив их обоих.
– Простите. Я соберу. – Она опустилась на колени, собирая в горсть искусственные слезы. Седов бухнулся рядом. Ударил ее по рукам.
– Перестань ты, Ивина! Вот ☺!
Лицо тотчас свело дежурной улыбкой, и Седов в отчаянии вцепился в рукав Ларисиной куртки. Только бы не ушла.
Дроны кружили, впиваясь черными глазками камер в медленно движущуюся по желтой стреле башенного крана фигурку. Такую маленькую, если смотреть с земли. Только и можно различить, что черную кожаную куртку, голубые джинсы, совсем коротко остриженные русые волосы.
– Вторая камера. Крупный план.
На десятках мониторов студии появилось женское лицо. Отрешенное. Неподвижное, словно маска.
Девушка медленно развернулась. Опустилась на стрелу. Села. Свесила ноги в черных кедах. Вытянула над собой руки, разминая пальцы.
– Звук. Давайте звук. Ну и информаторы у Саныча. Какой репортаж – и мы первые! Раньше полиции. А…
Девушка сложила руки на коленях, но тотчас подняла. Бойко заговорила, вторя словам жестами.
– Каждый человек имеет право на боль, на одиночество, на гнев и печаль. Он имеет право оскорблять и быть оскорбленным, право защитить себя и жить так, как хочет. И руководить им могут лишь совесть и разум.
– Руки. Крупным планом руки. Это та девушка, которая сказала в эфире: «☺». Что говорят ее руки?
– Какая-то ерунда. Отдельные дактилированные буквы. Цифры. Может, матерится опять? Последнее обновление зожей сразу такую пакость на символы заменяет. Можно у полиции потом будет декодированный вариант глянуть. Хоть в общих чертах…
Седов не отрываясь следил за монитором. Трансляция шла с нескольких камер, и он то и дело переключался с канала на канал, отсчитывая секунды.
Внизу, под стрелой, уже выли сирены. Кто-то требовал отозвать дронов и пропустить оперативную группу.
– Восемь секунд, – прошептал про себя Седов. – Семь. Шесть.
Наверное, это был ветер. На высоте всегда сильный ветер. Дронов здорово сносит, и не каждый оператор справится.
Ветер качнул стрелу.
Лариса не удержала равновесие.
Нужно было лишь ухватиться руками.
Только ухватиться. Опустить руки на опору.
Прервать трансляцию вирусного кода.
Она не опустила рук. Мелькнуло равнодушно-неподвижное лицо. Порхающие в воздухе пальцы.
– Нашей новостной группе стало известно, что экстремистские действия были предприняты сурдопереводчицей Ларисой Ивиной, печально известной своим выступлением в день гибели звезды нашего канала Дины Авдеевой. К сожалению, в результате несчастного случая девушка сорвалась с большой высоты и погибла. Последние полтора года Лариса Ивина находилась на нелегальном положении…
Седов сидел, обхватив руками голову, и ждал.
Секунды растягивались, саднили в горле, сыпали сухим песком в глаза.
Он медленно поднялся, потрогал затылок. Словно надеясь, что вот сейчас под кожей ощутит легкий электрический импульс – и проклятый зож замрет, уберет свои нанолапы от его надпочечников, слезных протоков, щитовидки…
Седов давно думал о том, что однажды придется это сделать. Покончить с этим раз и навсегда.
Отравиться маленькая тварь не даст – проверено, рвота еще не успеет остановиться, как приедут медики. Выйти из окна – не так уж высоко. Вскрыть вены? Наниты штопают раны и посерьезнее.
Седов достал веревку, осторожно снял люстру с крюка. Ему было так спокойно, словно он уже умер – вместе с Ларисой. Точнее, с мечтой о том, что зожи можно отключить.
Когда табуретка выскользнула из-под ног, он зажмурился. Услышал хруст. Скрип веревки на крюке. Ощущения словно отрезало – он не чувствовал ни безвольно болтающихся рук, ни ног, что, покачиваясь, ударяют о спинку стула. Но зож держал. Держал его живым, отчаянно посылая сигналы на пульт, торопя бригаду экстренной помощи.
– ☺…
В черном окне фоторамки отражалось его искаженное улыбкой лицо и грузное обмякшее тело.