21.12

Все известные постклассические рукописи (которые именовали также кодексами) уже оказались подвержены мексиканскому влиянию и потому писались на юкатекском или ч’оланском диалектах языка майя. Но Чель уже давно пришла в голову мысль, что если бы на территории Гватемалы была создана складная книга в классический период, то ее бы дополнили пояснениями на диалекте, которым пользовались с детства ее отец и мать, — то есть на к’виче. Это показывало, что фальсификатор обладал глубочайшими познаниями в лингвистических нюансах и истории майя.

Чель не верилось, что такое возможно, но она уже подозревала, что многие из ее самых искушенных коллег поверят в подлинность рукописи.

А потом она сумела разобрать одно из предложений, и содержание как громом поразило ее.

На одном из самых крупных фрагментов из коробки комбинация из трех пиктограмм и глифов читалась так:

«Струи воды, которые заставляли бить из камней…»

Некоторое время Чель перечитывала написанное, совершенно сбитая с толку. Подобным образом автор мог описывать только фонтан. Но ведь ни один фальсификатор не стал бы вставлять такое в текст, потому что до самого недавнего времени даже ученые не знали, что майя устраивали фонтаны в своих городах классического периода. Всего около месяца прошло с тех пор, как профессор университета в Пенсильвании доказал, что вопреки распространенному заблуждению вовсе не испанцы первыми в Новом Свете научились подавать воду под давлением. Майя овладели этим искусством задолго до прибытия в Америку первых европейцев.

Но ведь кодекс такой сложности невозможно было бы подделать менее чем за месяц!

Чель подняла на Гутьерреса ошеломленный взгляд:

— Где ты это взял?

— Ты же знаешь, я никогда не делюсь такой информацией.

Но ответ, собственно, был очевиден. Они разорили очередную гробницу и присвоили все найденное — такая судьба постигла многие захоронения ее предков.

— Кто еще об этом знает? — не унималась Чель.

— Только мой поставщик, — ответил Гутьеррес. — Но как я вижу, ты начала понимать истинную ценность этой вещи.

Если она не ошибалась, то в этих фрагментах заключалось больше информации по истории майя, чем во всех прежде известных источниках. «Дрезденский кодекс» — наиболее подробная из четырех древних книг майя — ушла бы с аукциона за десять миллионов долларов, но в сравнении с фрагментами страниц, лежавшими сейчас перед ней, дрезденская летопись не стоила ничего.

— Ты собираешься продать это? — спросила она.

— Как только наступит подходящий момент, — ответил Гутьеррес.

Даже если бы ей выделили те огромные деньги, которых он наверняка потребует, «подходящий момент» для Чель не наступит никогда. Она не могла купить книгу официально, поскольку ее явно выкрали из могильника, а огромный объем работы, который потребуется, чтобы полностью реконструировать фрагменты и расшифровать текст, не позволит долго прятать ее. Если бы кодекс, добытый мародерами, был обнаружен у нее, она не только лишилась бы работы, но и пошла бы под суд.

— Так с какой стати мне ее для тебя прятать? — спросила Чель.

— Чтобы дать мне время на подготовку нужных документов для легальной продажи рукописи одному из американских музеев, и первой такую возможность получишь ты, — ответил Гутьеррес. — И еще потому, что, если Иммиграционно-таможенная служба наложит на нее лапы, ни ты, ни я больше никогда ее не увидим.

Чель знала, что относительно ИТС он был абсолютно прав. Конфисковав книгу, они торжественно вернут ее правительству Гватемалы — страны, где не существовало условий ни для того, чтобы выставить кодекс на всеобщее обозрение, ни тем более для тщательного его изучения. Такая участь постигла «фрагмент Грольера». Найденный в Мексике, он гнил в каком-то сейфе еще с 1980-х годов.

Гутьеррес снова уложил книгу в коробку. А Чель уже сгорала от нетерпения прикоснуться к ней еще раз. Изготовленная из коры бумага уже распадалась и нуждалась в срочной консервации. Но самое главное — всему миру необходимо узнать, что написано на этих страницах, потому что они повествовали о подлинной истории ее народа. А история эта тоже рисковала подвергнуться полному распаду.

3

Пресвитерианская больница восточного Лос-Анджелеса… На каждом окне решетка, а перед входом толпа курильщиков, выпускающая облака табачного дыма, какую можно увидеть рядом с любой больницей для бедноты. Парадные двери заколочены из-за протечки потолка, а потому и пациентов, и посетителей впускали внутрь через приемный покой для больных.

Внутри в нос Стэнтону ударила прихотливая смесь запахов: спирта, грязи, крови, мочи, блевотины, химических растворов, освежителя воздуха и того же табака. На стульях в зале ожидания десятки страдальцев дожидались своей очереди. Стэнтону почти не доводилось бывать в подобных медицинских учреждениях — в больнице, куда ежедневно привозили жертв уличных бандитских разборок, едва ли возникала нужда в лекциях ученого о прионах.